– Там написано: «Жир вырытых из могил детей»? – Конни ухватилась ладонью за лоб.
Ей стало очень жарко. То ли из-за ослепительной настольной лампы, то ли из-за горячих апрельских лучей.
– Да. – Лиз стянула перчатки и выбросила их в рядом стоящую урну. – Так там и написано.
Конни привстала со стула, но ее голова тут же закружилась в знак протеста, и она плюхнулась назад.
– Я… Я не…
– Послушай. – Лиз свернула лист в исходное положение голыми руками, на сей раз не заботясь о его сохранности. – На твоем месте я бы засунула это туда, откуда взяла, и притворилась, что ничего не было.
Конни зажмурилась, стараясь расставить мысли по полочкам.
– Это же первоисточник, – сказала она.
– И что с того, что первоисточник? Это безумие!
Конни Гудвин выпрямилась, намереваясь возразить подруге. Лиз была не из тех, кто намеренно избегал правды. Однако Конни не смогла заглушить собственное чувство отвращения, которое тоже испытывала. К горлу подкатил комок. Она вдруг ощутила прогорклый запах, словно за яркими лампами и чистотой музея на самом деле скрывалась гниющая древесина.
– Слушай… – Лиз дотронулась до плеча подруги. – Не ты ли рассказывала, что женщины, осужденные за ведовство, как правило, считались в обществе изгоями?
– Да, – подтвердила Конни. – Они были нищими. Часто имели мало детей. Или…
– Или были опасны, – закончила Лиз.
Конни посмотрела на серьезное лицо подруги: та определенно не шутила.
– Давай-ка воспользуемся принципом бритвы Оккама. Скажи, здравомыслящий человек способен написать подобное?
– Но мы не можем так… – хотела возразить Конни.
– Да-да. Мы не можем примерять современные психоаналитические типы на умерших людей, поскольку нам неизвестна их «я-концепция»… бла-бла-бла, – взмахнула рукой Лиз. – А теперь давай серьезно. Мог ли такое написать психически здоровый человек?
Конни закусила щеку.
– Я не знаю.
– Ладно. – Лиз поднялась и направилась к своему столу. – Разбирайся сама.
Она склонилась над столешницей, повернувшись к подруге спиной, и щелкнула мышкой, чтобы разбудить компьютер.
– Куда ты?
– Послушай, – произнесла Лиз, не оборачиваясь. – Ты знаешь, я люблю тебя.
Конни неуверенно поднялась на ноги.
– Что-то подсказывает мне, что дальше ты скажешь: «но…».
– У меня еще столько дел, которые нужно завершить до конца рабочего дня…
– Ты не посмотришь конверт?
– Хочешь честно? – Лиз развернула и глянула на Конни. – Мне не по себе от этого всего.
Конни снова расправила лист с жутким списком и сложила его еще раз – аккуратно, квадратиками, как он и был свернут, обернула вокруг него веревку с сургучом и убрала разрезанный конверт обратно в манильскую папку.
– Прости, – сказала Лиз. – Но это правда чересчур. Меня подташнивает.
Конни стояла, пытаясь придумать, что бы такого сказать подруге, дабы побудить ту помочь. Чтобы Лиз поняла, как это для нее важно. Не для работы, а вообще, для ее жизни. Для их с Сэмом жизни. Для жизни пока что незнакомого ей существа, которое зарождается внутри нее. Нужно сказать Лиз то, что напугает ее так же, как и Конни.
Но она ничего не могла придумать.
Лиз смотрела перед собой и ждала, когда подруга уйдет, но та все никак не уходила. Тогда Дауэрс поднялась и, сняв с полки коробку, опустила ее на рабочий стол.
– Во всяком случае, – сказала Лиз. – Тебе точно не следует таскать эти вещи в манильской папке. От одной мысли об этом я близка к сердечному приступу.
Она порылась в коробке и извлекла маленький чистый бескислотный конверт для архивных документов. По размеру он идеально подходил для хранения странных посланий Темперанс.
Когда Конни достала сложенный лист, чтобы переселить его в архивный конверт, то заметила, что размытая строка на самом деле была написана с противоположной стороны, а с внутренней лишь просвечивалась.
Она была написана тем же витиеватым почерком, что и список:
18
Потупив взгляд, Конни заторопилась из кабинета Лиз в библиотеку Уайденера. Сумка с секретным содержимым била по боку. Вишня у библиотеки Хоутона зацвела розовыми цветами. В полуденном воздухе царила весенняя нежность. Солнечные лучики пробивались сквозь листву деревьев, окрашенную пыльцой в желто-оранжевый цвет, кругом разлилась тишина, что овладевала студенческими кампусами в конце семестров. Конни глянула на часы: до закрытия библиотеки еще три часа. Хватит для того, чтобы разобраться, что же все-таки имела в виду Темперанс. Многие слова были понятны и, по крайней мере, были английскими. Белена… Снова эта белена. Шафран. Листья тополя. Лапчатка. Многое из этого можно найти прямо в саду дома на Милк-стрит.
И все же кое-что оставалось загадкой. Что значит