Дочери Темперанс Хоббс

Посреди скопления грозных туч образовался маленький просвет размером с корзину, но черные грозовые облака стремительно сгустились и заволокли ничтожный проблеск голубой безмятежности. Ветер задул с пущей яростью. Корабль тяжело обрушился на подошву волны. Корму занесло, и судно накренилось. На палубу ворвалась бурлящая пена. Ливви раскрыла рот, чтобы закричать, но не смогла. Пока корабль заваливался на бок все больше и больше, непокорная волна, резкая и жестокая, как кулак, прокатилась вдоль перил судна и слизала выстроившихся в ряд мужчин. Один за другим они попадали, словно кегли. Одной из этих кеглей был Роберт Хасселтайн, отец Ливви.

У нее ничего не вышло. Заклинание не сработало. Она слишком слаба, слишком ничтожна. У Ливви не получилось удержать силу, направить ее. Девочку одолевали мучительные голоса. Она была коротышкой, отродьем сатаны, жертвой виселицы, дрожащей тварью. Беззащитной и одинокой.

9

Кембридж. Массачусетс

Середина марта

2000

Конни совершенно не знала Маркуса Хейдена, но предполагала, что, если бы не его королевское самообладание, тот бы рвал и метал. Профессор сканировал глазами предварительно разложенные авторефераты, качал головой и оставлял на полях комментарии. Когда ручка перестала писать, он принялся так яростно ее расписывать, что в итоге начертил жирный зигзаг прямо на распечатке.

Участники конференции – аспиранты исторического факультета – даже не догадывались, что Маркус предпочел бы скорее сжечь их труды, нежели дать им какую-то оценку. И тем было бы лучше для них. Сама Конни не считала работы такими ужасными. Не настолько. Один из аспирантов, чье имя Конни никогда не могла вспомнить, представил бессмысленный и неоригинальный научный труд, посвященный применению английского законодательства при разборе случаев убийств в колониях. Скукотища. Работа Лайзы Мэтьюз (девушки с настолько тугим хвостом, что при взгляде на нее у Конни начинала болеть голова) до такой степени изобиловала непонятными словами, что, по существу, представляла собой цитирование той самой библиографии, с которой знакомятся все аспиранты, когда впервые открывают для себя существование критической теории. Батлер, Кристева, Лакан, Деррида, Фуко…

– Мы все читали Фуко, – перебил Лайзу Маркус (перебил!), подняв ладонь. – Не утруждайте себя изложением идеи его паноптикума.

Ох. Конни вспомнила, что девушку с тугим хвостом приняли в Северо-Восточный университет, и она могла бы стать ее студенткой. Но в погоне за престижем и стипендией Лайза выбрала Гарвард. Возможно, оно и к лучшему. Фуко Конни уже не очень интересовал.

Томас должен был отчитываться третьим, а Зази – последней. В ожидании своей очереди она перебирала и теребила лежащие перед ней бумаги. На конференцию она надела все тот же нескладный пиджак с чужого плеча. Конни просматривала ее автореферат на тему синкретизма и власти Американского Юга. Он рассказывал об оригинальном исследовании, представляющем собой анализ неопубликованных рассказов жителей Луизианы и Миссисипи, собранных за десять лет странствующим фольклористом. Работа Зази была еще сырой, но перспективной. Описываемые синкретические религии и практики народной волшбы подтверждали подавление магических проявлений режимом превосходства белой расы и экономической маргинализацией.

Ярость Маркуса, которую профессор сдерживал, выслушивая две первые презентации, перешла все границы, когда он взялся за автореферат Томаса. Конни весьма удивилась, узнав, что Томас участвует в этой конференции, что, по сути, являлась тренировкой для аспирантов – возможностью оказаться растерзанными родными профессорами, прежде чем подвергнуться интеллектуальной эвисцерации незнакомцами из Американской исторической ассоциации. Томас был постдоком уже пару лет. На его счету шесть аспирантских конференций. Что он здесь делает?

– Пожалуй, я остановлю вас прямо сейчас, – перебил Маркус.

Томас поднял голову. Его очки соскользнули, и он поправил их указательным пальцем.

Маркус облокотился на стол, подаваясь вперед.

– Какой во всем этом смысл? – осведомился он.

– Что, простите?.. – Кадык Томаса дернулся.

– Почему эта история стоит того, чтобы ее рассказали? – разъяснил профессор. – Если вы не в состоянии кратко подвести итог, думаю, вы занимаетесь не тем, чем нужно.

Ухо Томаса залилось малиновой краской, а желудок Конни сжался.

– Профессор Хейден, – вмешалась она, желая защитить бывшего подопечного от справедливого, но болезненного прилюдного унижения.

– Позвольте господину Резерфорду ответить, – остановил Конни Маркус.