— Не сравнивай Жиля с Адрианом! Мне очень повезло с отчимом! Знаешь, мам, я ведь почти не помню папу. Адриан меня вырастил, он был со мной то ласковым, то строгим, а мне как раз это и было нужно. Можешь ему передать, что я считаю его своим отцом, и уже очень давно!
Взволнованная Мари встала. Она обошла стол и обняла свою взрослую дочь, а потом шепнула ей на ухо:
— Ты сама ему это скажешь, потому что ты остаешься с нами! Я приготовлю запеканку из картофельного пюре с трюфелями. Это ведь твое любимое блюдо, не так ли?
Матильда молча кивнула. Она обняла мать за талию и прижалась мокрым от слез лицом к ее животу. Молодая женщина закрыла глаза, и понемногу ее напряжение стало спадать. Никогда прежде Мари не видела свою Матильду — обычно холодную, волевую и энергичную — такой потерянной.
— Мам, ну почему Жиль такой злой? Он смотрел на меня чуть ли не с презрением, словно разлюбил! А ведь это его ребенка я ношу! Это плод нашей любви! Если бы ты только знала, как я его люблю… Не понимаю, как я могла раньше без него жить! Мне кажется, что меня не существовало до нашей встречи… Без Жиля меня просто нет! Я люблю его до сумасшествия…
Готов был пролиться новый поток слез. Мари никогда прежде не видела Матильду в таком состоянии. Впервые молодая женщина так раскрылась перед своей матерью. Ее панцирь растрескался, открывая миру маленькую девочку, которой она до сих пор оставалась. Жаждущая любви и страстная, Матильда наконец позволила проявиться своей ранимой и чувствительной натуре. Как ей должно быть плохо, если она до такой степени утратила самоконтроль!
— Дорогая, не плачь, — успокаивала дочку Мари, усаживаясь рядом. — Все в конце концов уладится!
— Ты сама не знаешь, что говоришь! — возразила молодая женщина. — Для тебя все просто и легко! Ты живешь с Адрианом, вы абсолютно счастливы и никогда не ссоритесь. И потом, у тебя красивый дом, все, кто тебя знает, тебя любят и тобой восхищаются, и ни единая туча не омрачает твой горизонт! Ты даже не представляешь, что я чувствую, ведь у тебя всегда все получается!
Мари не понравились ее слова. Матильда была несправедлива. Уязвленная и расстроенная, она пару минут молча размышляла, а потом решила, что Матильде стоит кое-что узнать. Возможно, это поможет молодой женщине понять, что она — не первая и не последняя, кому приходится сталкиваться с трудностями. Матильде пора научиться видеть чуть больше, чем люди хотят показать…
— Матильда, ты говоришь о том, чего не знаешь! Послушай меня и не говори мне больше о том, что у меня легкая жизнь. Ты судишь о ней со стороны, дорогая! На нашу с Адрианом долю тоже выпало немало горя и переживаний. Я не говорю о войне, которая нас разлучила. Долгими месяцами я не получала ни от него, ни от Поля весточки и думала, что их уже нет на свете! Некоторые испытания причиняют нам очень много страданий. А осенью 1948-го я получила анонимное письмо, в котором Адриана обвиняли в том, что он — коллабо, и угрожали нам смертью. И все торговцы в городе получили такие же. Этот кошмар длился несколько недель. Мало-помалу отношение людей к нам изменилось, включая и пациентов Адриана… Но у нас остались и добрые друзья, которые в нас не сомневались. И если бы не проповедь добрейшего аббата Бурду, думаю, нам пришлось бы переехать в другое место… Я плакала ночами, а Адриан поседел, так он извелся.
Признание матери помогло Матильде стряхнуть с себя уныние. Взгляд ее черных глаз остановился на безмятежном лице матери. Она — и вдруг получала анонимные письма? Это казалось Матильде невероятным. Молодая женщина воскликнула:
— Мама, почему ты ничего не сказала? Ты должна была мне рассказать!
— Не хотела тебя расстраивать. Мы предпочли сохранить это в секрете. Твой брат и сестры тоже ничего не знали. Когда все уладилось, я рассказала Лизон и Полю, мы тогда как раз были в «Бори». Это было после того, как… Ты помнишь, после моего неожиданного приезда в Брив. Ты была… с Жилем. Для меня это было таким потрясением!
Разве Матильда могла забыть тот день? Ощущение неловкости, которое она испытала, увидев мать на пороге, было не из тех, что легко стираются из памяти. Вырванная из объятий Жиля стуком в дверь, она была совершенно не в том состоянии, да и не в том виде, чтобы принять в своем доме мать.
— Это не объяснение! — пробормотала Матильда обиженно. — Ты не говорила мне даже тогда, когда Лизон и Поль уже все знали! И Нанетт знала, готова спорить!
Мари нахмурилась и сказала:
— Я бы не стала с ней делиться, но она услышала наш с Адрианом разговор, поэтому у меня не было выбора… Но хочу, чтобы ты запомнила: Камилла и Мелина до сих пор не знают о том деле, и пусть так все и останется! Автор этих писем твою приемную сестру называл безотцовщиной и, что еще хуже, утверждал, что я прижила ее с немцем… Это оскорбление — самое омерзительное!
Матильда и бровью не повела. Она была абсолютно равнодушна ко всему, что касалось Мелины. Мари между тем продолжала рассказывать: