Дочь врага

– Значит, ты пришел поговорить? – тяну я, прищурившись, нарушая тишину между нами. – Хорошо, Матвей, давай поговорим.

Тут музыка смолкает, и мы остаемся стоять по центру зала, глядя друг другу прямо в глаза.

– Где ты была все это время, Ева? Я искал тебя.

Долго смотрю в любимые глаза. Да, по-прежнему любимые, хоть никто и не узнает об этом в целом мире. И это навсегда. Возможно, когда-то они станут просто приятным воспоминанием о днях, когда мне было хорошо и легко. Когда я была частью семью. Когда была не одинока.

Но определенно точно я больше никогда не буду любить. Это слишком больно. И у любви слишком высокая цена.

Все же не выдерживаю и начинаю смеяться. Со стороны это больше похоже на истерику, чем на смех радости, но мне плевать. Мы определенно привлекаем внимание змеюк, облачившихся сегодня в дорогущие брендовые шмотки, но меня на данный момент это мало волнует.

– Извини, не удержалась. Ты не умеешь врать, Грачев. Поэтому не берись за это дело.

– Ева…

– Ни за что не поверю, что у такого человека, как ты, в доме которого охраны не меньше, чем у президента, не нашлось ни одного специалиста, что смог бы найти меня, простую девушку из обычной жизни.

– Но сейчас ты не особо-то и простая. И, судя по тем бравым ребятам, – кивает в сторону шкафов в неизменных черных костюмах, что медленно, практически не привлекая внимания, приближаются к нам. – Охраны у тебя достаточно.

Делаю едва заметный знак рукой, и ребята замирают. А я, бегло оглянувшись по сторонам, понимаю, что нам бы найти уголок поукромнее, потому что что-то мне подсказывает – это только начало разговора. И приятным он не будет.

– Звучит, как обвинение.

– Возможно. Ты обо всем могла мне рассказать, Ева. Кто ты и откуда. И сейчас все было бы по-другому…

Меня накрывает второй волной ярости. Хочется заехать Матвею по лицу, а потом потрясти, чтобы, наконец, он понял – я никогда ему не врала. Была с ним честной, как никогда в жизни. Распахнула душу нараспашку, отдала всю себя без остатка. А меня просто выкинули за пределы жизни, как надоевшую собачонку.

– Выйдем. Мы привлекаем лишнее внимание, – бросаю коротко и иду, не оглядываясь, в сторону балкона.

Здесь, в сумраке, держать маску суки и скрывать свои эмоции гораздо проще, поэтому я сразу же нападаю на Матвея:

– Итак, ты пришел на мой благотворительный вечер без приглашения только для того, чтобы кидаться пустыми обвинениями?!

– То есть, по-твоему, тот факт, что ты скрыла, чья ты дочь и зачем ко мне явилась – мелочь? – возмущенно цедит Матвей, наступая на меня.

Прошлая Ева, та, что была хрупкой и трепетной девочкой, уже бы отступила под натиском этого мужчины, со слезами на глазах доказывая, что он неправ. Но той Евы больше нет. Она умерла. И ее убийца стоит сейчас передо мной.

А новая Ева, которая появилась под давлением сложившихся обстоятельств, ничего и никогда не будет никому доказывать. Она просто скажет свое слово, а верить ему или нет – дело каждого.

– Я ничего не скрывала, Матвей. Сказала все, как есть. И всегда была с тобой честна, – произношу твердо, сама при этом пользуясь случаем и оглядывая мужчину с головы до ног. Чтобы запомнить и хранить в памяти каждую черточку, взгляд из-под нахмуренных бровей и этот тонкий мужской аромат парфюма. Да, я изменилась, но вот мое глупое сердце по-прежнему продолжает любить того, кто его растоптал…

– Ты не сказала, что …

– Я сказала гораздо больше, чем было нужно, – намекаю о вырвавшемся признании. – Но поверь, я не единожды пожалела об этом.

Намеренно дергаю тигра за усы. Вижу, что Матвею не нравится, что я говорю и в какой манере, но продолжаю это делать. Потому что пала настолько, что мне хочется небольшой мести. Хочется, чтобы он оказался хоть ненадолго на моем месте.

Мужчина сжимает и разжимает кулаки, глядя на меня тяжелым взглядом, глубоко вздыхает и все же выпаливает:

– Почему ты не сказала, что беременна?

А это удар, которого я не жду. Он валит меня с ног практически в буквальном смысле. Я даже делаю шаг назад, роняя маску и едва дыша от нахлынувшей внутренней боли.

– Какой сейчас срок, Ева? – продолжает сыпать вопросами, наступая.

И снова в голове калейдоскоп воспоминаний: переполняющие меня радость и счастье, желание скорее обрадовать Матвея, его беспричинный гнев, слова, которые до сих пор набатом звучат в моей голове, адская боль, ощущение беспомощности, когда некого даже позвать на помощь, нежелание жить, когда узнала, что потеряла своего малыша и смертельный приговор врача…

И пусть это так по-женски, глупо и эгоистично, но мне захотелось сделать ему больно в ответ. Чтобы понял меня, чтобы также – ножом по живому и навсегда. Чтобы раны кровоточили без надежды на заживление.

– Нет никакого ребенка, Матвей.

Воцаряется тишина, которая давит на меня, заставляя желать стать меньше ростом и вообще испариться.

– Что, прости? Ты хочешь сказать, что ты… – растерянно и в то же время зло произносит Грачев.