Дочь солнца. Хатшепсут

   — Я знаю! С какой стати вы будете меня о чём-то просить? Всё кончено.

   — Нет, Тьесу, ничего не кончено, — упрямо сказал Амену, — ничего даже ещё не началось.

   — Всё кончено, и никогда ничего не будет.

   — Нет, будет. Мы должны просто подождать ещё немного, только и всего.

   — Чего ждать, скажи, во имя Амона? Пока Ма-ке-Ра умрёт от старости? Пока боги во всём разберутся и исправят? Но ведь они явно всё решили два года назад, когда я возвратился из Нубии, и расставили всё по своим местам.

   — Ерунда, — возразил Амену. — Вы сами не верите в это.

«Нет, я совершенно не верю во всё это, чем дальше, тем больше, — думал Тот, глядя на него. — Я — дурак, безумец».

   — Это не имеет значения, — сказал он неузнаваемым из-за презрения к себе голосом. — Пусть я не верил бы в это, всё равно моё отношение ничего не изменит. Ваша беда в том, что вы верите, будто есть правда и неправда. Вы рассчитываете, что если будете жить по справедливости, то за это воздастся.

   — Конечно, конечно же, — в один голос откликнулись оба.

   — Как вы можете смеяться над этим, — сердито продолжал Рехми-ра. — Все надеются на это!

   — Только богам известно, почему египтяне верят в это! — отрезал Тот. — А в Вавилоне любой ребёнок знает, что это не так.

   — Вавилон! — Рехми-ра произнёс это слово так, будто ему в рот попала какая-то гнилая гадость. — Но мы не в Вавилоне, мы в Египте.

   — Да, так мне всегда говорили в храме. — «Почему я ругаюсь с ними, — растерянно думал Тот. — Я стараюсь рассердить их, причинить им боль». Он слышал свой резкий голос: — На самом деле это не имеет значения. Истины, которые мне — ребёнку — открыли в Вавилоне, я открыл для себя в Египте взрослым. Для меня было бы гораздо лучше, если бы я в промежутке не узнал сказки.

   — Сказки! — прошептал Амену. — Во имя Амона, Тьесу, вы назвали великую Маат сказкой?

Отчаяние, прозвучавшее в его голосе, заставило Тота заколебаться. Он пристально глядел в лицо Амену и сознавал, какая ужасная пропасть раскрывается между ними. «Вы верите в Маат, — думал он, — я — в Гильгамеша. О боги! Мы должны продолжать притворяться».

Он заговорил почти умоляющим голосом, надеясь, что какое-нибудь чудо убедит его:

   — Кто такая Маат? Богиня. Воплощение правосудия. Мощь правды. Покажите мне правосудие среди людей, и я поверю в её мощь.

   — Её мощь существует независимо от вашей веры! Разве солнце перестаёт сиять, когда человек слепнет?

   — Должен ли человек счесть себя слепым, если не видит света, не чувствует тепла? Я сказал, покажите мне правосудие Маат...

   — Правосудие — всего лишь её мизинец. Она — больше, намного больше! — Амену, раскрыв глаза, наклонился к Тоту. — Она воплощение порядка всех вещей, который был установлен в первый день мира, когда Птах произнёс великое слово и боги вышли из его рта. Есть один порядок, один-единственный, он не нарушался со времён Ра.

   — Тебе внушили это, когда ты был ребёнком. Да поможет тебе Амон — ты веришь в это!

   — Вы хотите сказать, что не верите в торжество Маат?

   — Торжество? Если она всегда торжествует, как ты говоришь, то она уже восторжествовала, и трон принадлежит Ма-ке-Ра. Вот что я имею в виду, — отрубил Тот, — но вы этого не поймёте.

   — Нет. Нет, я не пойму таких слов моего царя. — Амену сел и отвёл глаза от Тота. — Вы перенесли удар, — негромко сказал он. — Именно это заставляет вас говорить то, чего вы на самом деле не думаете. Трон вовсе не принадлежит Ма-ке-Ра, и вы это знаете. Она извратила облик Маат; но она не сможет делать это вечно.

Маат существует. На мгновение Тоту удалось увидеть вселенную глазами Амену — прорезанное Нилом зелёное ровное блюдце, окружённое пустынными холмами, накрытое сверху звёздной чашей неба, а снизу — чашей неба умерших, продуманное и совершенное создание богов, не менявшееся с начала времён, в котором существовало Право и присущий ему исконный порядок вещей. В этой неизменной совершенной вселенной солнце всходило и заходило, луна прибывала и убывала, звёзды вращались по своим кругам, и цари, по предписанию Маат, наследовали друг другу в мерном непресекаемом ритме. Этот порядок не мог быть нарушен, не мог быть изменён, не подлежал обсуждению. Так было. Он увидел это, словно вспомнил потерянное, некогда знакомое лицо, которое теперь ничего для него не значило.

   — Это мир Ма-ке-Ра, — сказал он. — Я наконец понял это. Но не мой. Я думаю, что и трон никогда не был моим.

   — Во имя Амона, Тьесу! — вспыхнул Рехми-ра. — Мы верим в вас. Почему вам так трудно самому в это поверить?

   — Что такое «сам»? Во что вы верите? Я не в состоянии найти там хоть что-нибудь! — в отчаянии сказал Тот.

Он встал и в раздумье отошёл к другой стене павильона. Теперь я сказал слишком много. Внезапно он понял, что он делал. Он убивал их бога, свергал их царя-идола с пьедестала, сдирал с него золото, которое на деле было тонкой позолотой, раскрывая его оскверняющей рукой, чтобы показать, что внутри лишь глина и труха. Эти двое создали для себя образ, в который могли верить. Теперь он на их глазах уничтожал этот образ и развеивал пепел.

   — Вы Мен-хепер-Ра, — прошептал Амену.