Дочь солнца. Хатшепсут

Сойдя с дорожки, он прошёл по травянистому газону и открыл ворота садика, примыкавшего к Большому двору.

Предвечернее яркое золотое солнце разрисовывало полосами лужайки и лежало на верхушках укрытых глубокими тенями стен, тут и там зажигая яркое пламя в пышных виноградных лозах. Тот медленно шёл по дорожке к беседке; камешки поскрипывали под его ногами. Вдруг из тени тамарискового дерева выскочил щенок с более золотыми, чем солнечный свет, спиной и боками, бело-кремовым брюхом, покрытой складками мордой и светящимися миндалевидными зелёными глазами и бросился к нему. Эго был Киаг — собака Майет, имя ему дал Тот в порыве ностальгических воспоминаний о старой собаке в Вавилоне. Тот остановился приласкать собаку, которая крутилась и тёрлась о его колени, издавая при этом странное радостное булькание — единственный звук, доступный этой породе, — и огляделся в поисках Майет. Она была здесь, в дальнем конце пруда, среди тростников. И чем же она занималась?

Вспомнив о непредсказуемой Майет, он, как обычно, пошёл по покатой лужайке. Как правило, если она оказывалась в саду, то мчалась к нему со всех ног, едва он открывал ворота. Сегодня она совершенно неподвижно сидела среди тростников, упёршись подбородком в обвитые руками колени, как маленькая бронзовая статуя, и явно забыв о его присутствии.

Он остановился в трёх шагах позади неё и, постояв некоторое время в замешательстве, спросил:

   — Что ты делаешь?

   — Смотрю на лягушонка, — тихо сказала она, не оборачиваясь. Теперь, когда Тот знал, что искать, он обнаружил крошечного лягушонка, сидевшего так же неподвижно, как и Майет, на листе лотоса около пальцев её ноги.

   — А что он делает? Рассматривает тебя?

   — Он обедает. Он поймал муху совсем недавно... так быстро, Тот! Я хочу увидеть, как он поймает ещё одну.

   — А что насчёт твоего собственного обеда?

   — Это важнее.

Тот стоял и, чуть заметно улыбаясь, рассматривал её, но при этом ощущал себя странно задетым. Майет всегда бежала навстречу, когда он открывал ворота. «Ну и что из этого? — думал он. — Она не одинока сегодня; я должен быть доволен этим». Но, как бы со стороны, услышал свои слова:

   — Важнее, чем говорить со мной?

   — Нет! — Она вскочила и повернулась к нему так быстро, что её тяжёлые чёрные волосы взлетели в воздух... Лягушонок с негромким плеском канул в пруд.

   — Ну вот! Ты спугнула его, — сказал Тот.

Майет смотрела внимательно; её большие, чуть раскосые глаза на лице, похожем на мордочку котёнка, были серьёзны.

   — Случилось что-нибудь плохое?

   — Нет, всё в порядке, — улыбнулся Тот, пристыженный своей попыткой проверить её, но успокоенный реакцией. По крайней мере для этой юной девицы он действительно был солнцем и центром существования. Особенно после того, как в прошлом году умерла старая Иена. У Майет не было больше никого; Тот был единственным человеком, дававшим себе труд замечать её существование. Она спокойно переносила своё одиночество, тихо предавалась странным маленьким занятиям, покорно принимала услуги рабов, которых он дал ей, но не общалась ни с кем, кроме него.

«По крайней мере для Майет я царь, — подумал он. — А вот для госпожи Шесу... и всего остального Египта...»

Он задавался вопросом, будет ли Египет когда-нибудь взирать на него как на бога и солнце, как взирали на его деда. С каждым днём становилось всё яснее, что никто никогда не взирал так на его отца. Ведь можно предположить, что, когда шесть недель пройдут и он больше не будет зависеть от госпожи Шесу, окажется, что он не царь вовсе, а путаник, который всё делает наперекосяк, как сегодня. И что даже его мысли насчёт армии, в правоте которых он был настолько уверен, ошибочны...

Угнетённый, он пошёл вверх по склону, как обычно, забыв о Майет, пока не услышал, что она окликает его:

   — Постой, Тот, я нашла другую лягушку, на которую мы можем посмотреть.

   — В другой раз, малышка, — рассеянно сказал он, почувствовав боль от обеспокоенного выражения её лица. — Всё в порядке, — добавил он.

Звук открывшихся ворот и ещё один приступ радостного бульканья Киага заставили его оглянуться. В сад со стороны Большого двора вошли Амену и Рехми-ра. Тот встретил их на дорожке; как только они увидели его выражение, нетерпеливые вопросы, написанные на их лицах, сменились масками тактичного равнодушия.

   — Ты отпустил воинов, Рехми-ра? — небрежно сказал Тот, пряча глаза.

   — Да, Тьесу.

   — А потом, — бодро добавил Амену, — мы пошли искать вас — пыльные, в совсем неподобающем виде, с пересохшими глотками... и с надеждой, что нас пригласят разделить кувшин пива. Кстати, могу я послать за ним?

   — Да, пожалуйста. — Тот поглядел на него и выжал кривую улыбку. — По крайней мере пивом я могу командовать, когда мне его хочется.

   — Скоро вы будете командовать всем Египтом, — сухо отозвался Амену. Он вышел, свистом призывая слугу. Рехми-ра остановился потрепать уши собаке. Внезапно он сказал: