Дочь палача и ведьмак

— Dominus pascit me nihil mihi deerit, in pascius herbarum adclinavit me…

В открытую дверь доносились звуки органа и пение верующих, но по мере того как палач отдалялся от церкви, звуки становились заметно тише.

Монастырь представлял собой массивный прямо-угольник с внутренним двором, Куизль видел его размытые очертания сквозь высокие окна. Палач решил сначала осмотреть первый этаж и потом постепенно подниматься выше — до тех пор, пока что-нибудь не найдет или его самого не поймают. Несмотря на одеяние и молитвы, Куизль не строил иллюзий: если монахи застанут его в одной из келий, потребуются очень убедительные отговорки, чтобы его отпустили.

Между тем Куизль уже наполовину обошел первый этаж, а комнат, где мог бы разузнать что-нибудь, так и не увидел. Он миновал Museum Fratrum,^[15] украшенную лепниной комнату с ангелочками на потолке и мягкими кушетками в нишах, где простые монахи могли помолиться и поразмышлять; затем следовала кухня и небольшая библиотека, содержавшая лишь скудное собрание церковных записей.

Когда Куизль готов уже был сдаться и подняться на второй этаж, впереди вдруг показался следующий коридор с небольшими дверцами через равные промежутки. В отличие от роскоши предыдущих комнат здесь царила непривычная простота.

Куизль толкнул первую из дверей: к счастью, она оказалась незапертой. Беглого взгляда хватило, чтобы понять, что чутье его не обмануло и он действительно попал в монашескую келью.

В сводчатой, скудно обставленной комнатушке не было ничего, кроме кровати, сундука и скамейки под грубо сколоченным столом. На столе рядом с оплавленным свечным огарком лежали несколько пергаментных листов. Куизль склонился над документами: в них значились расходы монастыря и были перечислены цены на деревянные балки, гвозди, черепицу. Упоминалась также и повозка камней.

Палач ухмыльнулся. Речь, скорее всего, шла о счетах со строительной площадки. А денежными делами в монастыре обычно ведал келарь. Вскоре Куизль нашел и его подпись на документах.

Ну, здравствуй, брат Экхарт! Ты же не против, если я тут осмотрюсь немного?

Палач еще раз бегло просмотрел бумаги, но, кроме счетов и отчетов, ничего больше не нашел. Потом он занялся сундуком: крышка, к великой его радости, была не заперта. Правда, содержимое его оказалось малоинтересным: сменная ряса, запачканная Библия и плеть, к металлическим подвескам на шелковых шнурах присохла кровь. Палач с отвращением повертел плетку в руках; в Шонгау он подобным орудием гнал из города всевозможных висельников, повторно пойманных, и представить, что кто-то добровольно подвергал себя этой болезненной процедуре, Куизль мог с трудом. Это какие же фантазии посещали жирного келаря, что приходилось искоренять их поркой? Хотя палач слышал, что некоторым подобные истязания доставляли удовольствие. Правда, у себя в камере пыток он таких пока не встречал.

Куизль разочарованно вернул плеть на место, осторожно затворил сундук, вышел в коридор и шагнул к двери в соседнюю келью.

Она тоже оказалась незапертой. Палач вошел внутрь, прикрыл за собой дверь, чтобы не смущать случайных прохожих, и с любопытством огляделся. Убогая комната оказалась обставлена в точности как предыдущая. Правда, на столе, кроме свечи, пера и чернильницы, ничего не было.

Правда, сундук в этот раз оказался запертым. Куизль с невозмутимым видом полез в карман под вонючей рясой. Он предвидел подобные препятствия и потому выпросил у Михаэля Греца несколько железных прутков.

Сомкнув губы, палач принялся ковырять в замочной скважине, пока не раздался тихий щелчок. Весь процесс занял не более двух минут. Куизль с улыбкой поднял крышку и вынул из сундука очередную рясу. На него повеяло легким, едва уловимым ароматом розового масла.

Под рясой лежала тонкая книжечка под авторством некоего Овидия. Размашистые строфы поучали, согласно заглавию, не иначе как Ars amatoria, искусству любви. Куизль ничего не слышал ни об авторе, ни о его творении, но, пролистав латинские строки, сразу понял, что это стихи эротического содержания. Палач хорошенько обнюхал и рясу, и книгу, но запаха духов, который он учуял до этого, они не источали. Тогда Куизль, точно пес, сунулся в сундук и потянул носом. Запах совершенно точно шел оттуда, он словно впитался в древесину. Или же…

Палач вдруг насторожился. Он взглянул на сундук снаружи, потом снова заглянул внутрь. Вне всякого сомнения, сундук был не таким глубоким, каким казался со стороны. Куизль вставил один из железных прутков в щель между днищем и задней стенкой, и деревянное основание с легкостью отошло. В тайнике лежали письма, связанные по дюжине шелковыми лентами. Они-то и источали интенсивный аромат роз.

«Смотри-ка, милый монашек, — мрачно подумал Куизль. — Какую бы тайну ты ни скрывал, теперь это уже не тайна».