Магдалена помедлила. Она так и не рассказала Симону о мешке с известью, которым ее едва не пришибло позапрошлой ночью. Может, у нее просто мания преследования? Когда она во всем призналась, Симон помолчал немного, глядя на малышей, а потом решительно повернулся к жене.
— Не знаю еще, как это все воспринимать, — сказал он тихим голосом, — но если тебе действительно страшно, вернемся в Шонгау. Сегодня же. Там ты будешь в безопасности.
— И оставить отца одного? — Магдалена покачала головой. — Об этом и речи быть не может. Он понемногу стареет, и мы нужны ему больше, нежели он сам хочет признать. К тому же ты сам ведь говорил, что должен написать этот чертов отчет для настоятеля, чтобы нас самих не заподозрили. Так что придется пока остаться… — Она оторвала колосок и расщипала его на части. — Хотя ты бы очень мне помог, если бы хоть иногда присматривал за детьми. Почему нельзя рассказать малышам сказку на ночь, вместо того чтобы копаться в книгах и совать нос в чужие дела?
Симон яростно пнул по булыжнику на краю поля.
— Тебя послушать, так мне это все в радость, — вспылил он. — Притом что я твоему же отцу и помогаю!
— Если бы только сейчас так было… — Магдалена уставилась на ласточек, что кружили над полем. — Но в Шонгау происходит то же самое. Ты целыми днями возишься с больными и забываешь о здоровых. Бывает, что дети и вовсе забывают, как ты выглядишь. Мне иногда кажется, что тебя вообще не существует.
— Это моя работа, Магдалена, — огрызнулся Симон. — Ты вышла за цирюльника, а не за крестьянина, не забывай об этом. Тот всю зиму напролет может детям сказки в тепле рассказывать, но люди всегда болеют. Днем и ночью, в любое время года. — Он упрямо скрестил руки на груди. — Но пожалуйста, можешь остаться с этим немым Маттиасом. Я так смотрю, он детям больше, чем я, понравился. И ругаться безъязыкий тоже не будет.
— Господи, и откуда в вас всех столько злобы! — Магдалена с отвращением отвернулась. — Ты даже не представляешь, сколько он пережил ребенком на войне! И если он немой, это еще не значит, что он дурак. На отца моего посмотри. Тот тоже говорит, только когда есть что сказать. Не то что вы, мозгляки-ученые, — болтаете, лишь бы рта не закрывать.
— Я сто раз тебе говорил, не сравнивай меня со своим упрямым отцом! Я лекарь, а не палач!
— А я дочь палача.
Магдалена с грустью посмотрела на детей, изучавших пустое гнездо. Издали они казались еще меньше и беззащитнее, чем были.
— И мои дети — внуки палача, — прошептала она. — Это как проклятие, никогда от него не избавиться. Никогда.
В этот момент по ту сторону поля показался дрожащий силуэт. Поначалу из-за слепящего солнца он был едва различим, но по мере приближения постепенно приобретал очертания. Через поле, приминая колосья, шагал внушительного роста монах. Магдалена невольно подумала о косаре-смерти, что скашивает, не глядя, стебли людских жизней.
Когда Куизль подошел ближе, глаза у него сверкали. Магдалена очень хорошо знала этот блеск: то была гордость вперемешку с упрямством и отвращением. Так отец обычно выглядел перед казнью.
— Я поговорил с Непомуком и кое-чего придумал, — проворчал палач и рассеянно раздавил пальцами несколько колосьев. — Вот и всё. Сегодня ночью мы изловим настоящего колдуна.
Дверь в подвал с грохотом распахнулась. Внутрь ввалились сразу четыре солдата из Вайльхайма и с отвращением взглянули на дрожащий комок под ногами.
— Поднимайся, ты, кусок дерьма! — прошипел старший по званию. — Хватит дрыхнуть. Повезем тебя в тюрьму Вайльхайма, на поруку палачу. Перед входом тебя дожидается твой благородный экипаж.
Остальные засмеялись. Монах плакал и отбивался, но солдаты выволокли его наружу, к воловьей упряжке. Чуть поодаль дожидались повозка для солдат и карета судьи.
Непомук зажмурился — вот уже несколько дней несчастный не видел солнца. Наконец он разглядел возле кареты самого судью. Тот стоял рядом с приором и, похоже, вел с ним продолжительную беседу. Они вместе подошли к покрытому грязью монаху. Непомук почувствовал запах собственных нечистот, в которых провалялся не один день.
— Так это и есть знаменитый андексский колдун?.. — Граф оглядел аптекаря, точно к нему подвели редкого зверя, потом снова повернулся к приору. — Хорошо, что вы дали нам знать. Подобные происшествия нельзя оставлять на усмотрение монастыря, их следует тщательно расследовать. Решительно не понимаю, почему настоятель раньше не обратился к суду Вайльхайма.
— Его преподобие Маурус Рамбек выдающийся ученый, — пожал плечами приор. — Хотя иногда ему не хватает известной доли… скажем так, прозорливости.
Судья покивал:
— Понимаю. Уж этот вопрос мы точно решим.
Непомук все это время лишь молча слушал разговор и теперь обратился к бывшему собрату.
— Брат Иеремия, — взмолился он. — Ты так долго знаешь меня, неужели и ты думаешь, что я способен…
— Верю я или нет, не играет никакой роли, — проворчал приор. — А виновен ты или невиновен, рассудят только на процессе.