Дочь палача и ведьмак

— К счастью, нашелся коллега, готовый помочь мне. Разумеется, с вашего позволения. — Симон перевел взгляд на Куизля, тот стоял рядом с лекарем, скрестив руки на груди и в надвинутом на лицо капюшоне, словно тяжелый комод. — Брат… Якоб. Это странствующий францисканец, он очень опытен в деле врачевания. Верно, брат Якоб?

Настоятель, казалось, только сейчас заметил палача. Он мельком оглядел кряжистого человека в рясе и кивнул.

— Хорошо-хорошо, — пробормотал он задумчиво. — Сейчас любая помощь будет кстати.

— Э… брат Якоб хотел бы также присутствовать на службах и бывать в библиотеке, — не унимался Симон. — Он много слышал о ваших книгах. Среди них, должно быть, есть настоящие сокровища. Не так ли, Якоб?

Лекарь покосился на палача и пихнул его ногой, но Куизль продолжал упрямо молчать.

— Ну, как бы то ни было… — продолжил наконец Симон. — Вы позволите ему входить в монастырь? Даю вам слово, он…

— Разумеется. А теперь попрошу оставить меня. — Маурус Рамбек снова склонился над книгами и махнул рукой, словно разгонял надоедливых мух. — Я занят, очень занят.

— Как вы пожелаете.

Симон поклонился и при этом взглянул на страницы книги, раскрытой перед настоятелем. Но разглядеть сумел лишь странные неразборчивые письмена. Буквы истерлись и, судя по виду, написаны были очень давно. Заметив, что лекарь по-прежнему стоит перед ним, Рамбек резко захлопнул книгу.

— Что-то еще? — проворчал он.

— Нет-нет… просто задумался немного. — Симон потянул молчаливого Куизля к двери. — Я сообщу вам, как только выясню что-нибудь. А до тех пор всего хорошего.

Он поклонился напоследок и затворил за собой тяжелые двери.

В коридоре лекарь перевел дух и с рассерженным видом повернулся к тестю.

— Когда я просил вас переодеться монахом, я не думал, что вы тут же примете обет молчания, — прошипел он. — Настоятель, слава Богу, был слишком встревожен, чтобы присматриваться к глухонемому францисканцу.

— Ну и что же, что глухонемой? — проворчал Куизль. — Ты и за двоих прекрасно болтал. — Затем нахмурился. — Но ты прав. Что-то не так с этим святошей. Видел книгу на столе, которую он так поспешил от нас спрятать?

Симон кивнул.

— К сожалению, не разобрал написанного.

— Это иудейский, — немного резко ответил палач. — Язык древних евреев. Я как-то раз держал в руках такую книгу. Что, интересно, ищет в ней настоятель?

— Ну, Маурус Рамбек известен тем, что изучает древние языки, — заметил Симон. — Он много лет учился в Бенедиктинском университете Зальцбурга. Может, мы и вправду отвлекли его от работы?

— Ха, работа! Да по нему видно, что он влип по уши. И бледный был, как будто его казнить собрались. Уж в этом я разбираюсь.

Куизль побежал вниз по лестнице, стараясь при этом не наступить на подол рясы.

— А теперь идем отсюда, пока его преподобие не передумал и не решил отслужить с нами вечерню.

— Куда… куда вы собрались так скоро? — прошептал Симон и поспешил вслед за палачом.

— Ну куда же еще? — Куизль обернулся на секунду, и Симон заметил, как сверкнули его глаза под капюшоном. — К Безобразному Непомуку, конечно. Мы с ним все-таки тридцать лет не виделись. А ты пока еще раз осмотришь трупы. Может, найдешь что-нибудь, чего до сих пор не заметил…

Куизль стал перебирать четки, словно закручивал тиски на пальцах.

— Клянусь, что я найду того, кто решил так подставить моего друга, — прошептал он. — И пусть мерзавец благодарит Господа за то, что я не местный палач, а только переодетый вшивый монах.

Надвинув капюшон на лицо, Якоб шагал к старой сыроварне, где по-прежнему держали его друга Непомука. Красный диск солнца между тем скрылся за облаками к западу от Аммерзее, и сразу же заметно похолодало, так что палач начал мерзнуть в тонкой рясе. Он в очередной раз проклял своего зятя за его затею, хотя и признал уже, что план был не так уж и плох. Что ж, теперь, по крайней мере, выяснится, чего стоили измышления лекаря на деле.

Перед входом в сыроварню дежурили два стражника, по виду которых Куизль заключил, что в обычное время они занимались чем-то иным. Судя по зеленым плащам, это были монастырские охотники, отправленные теперь в караул. Опершись на мушкеты, оба смотрели на ясное небо и считали вечерние звезды. Справа и слева от двери горели факелы, зажатые в скобах. Заслышав палача, караульные вздрогнули и выпрямились.

— Кто такой? — крикнул один из них, толстый и с проплешиной.

— Господь с вами, и да освятит Он путь ваш, — пробормотал Куизль.

В тот же миг он почувствовал себя до невозможности глупо. Ему казалось, что слово «палач» выжжено у него на лбу. Но стражники расслабились и приветливо покивали.

— Приветствуем, святой отец, — ответил толстяк. — И спасибо за благословение. Хотя куриный окорочок тоже пришелся бы кстати.

Он тихонько засмеялся, затем взглянул на белую веревку Куизля, и смех его смолк.

— Секундочку. Вы же…

— Странствующий францисканец, верно, — закончил за него палач. — Несчастному брату за этой дверью нужно исповедоваться. Меня послал сам настоятель.