Читаем Дочь палача и театр смерти полностью

Вязкая, узкая тропа вела вправо от Лайне, бурной и стремительной в этой части долины. Темные сосны загораживали вид, Симон с трудом мог различить обрывистую вершину Лабера, частично скрытую в тумане. По склонам змеились серпантины, на которых еще белели остатки снега.

Симон поправил сумку на плече и приступил к восхождению. В скором времени по лицу его заструился пот, дыхание заметно участилось. Ему подумалось, что местные жители, вероятно, проходили этот путь по нескольку раз в день. До недавнего времени это касалось и Мартина. Теперь мальчишка был обречен жить калекой на вершине горы.

«Если в ближайшие дни он не умрет от гангрены», – мрачно подумал Симон.

С верхушек деревьев с криками поднялась стая ворон. Они слетели в долину, каркая у Фронвизера прямо над головой, словно высмеивали цирюльника. Ему стало не по себе; казалось, кто-то наблюдает за ним из зарослей. Но сколько он ни оборачивался, видел только темные сосны и пятна снега. Симон зябко поежился. Все-таки удивительно, до чего долго держалась зима здесь, в горах.

Еще через полчаса лес неожиданно стал редеть. Взору открылся пологий склон, очищенный от деревьев и кустарников. Луг был болотистый и желтел от одуванчиков и первоцветов, несколько тощих коз пили воду из корыта.

Неподалеку стояла покосившаяся хижина, сложенная из неотесанных бревен. В луже перед входом двое детей в рваных курточках играли с собакой. Завидев Симона, они испугались и убежали за дом, а собака злобно облаяла незнакомца.

Она успокоилась лишь через некоторое время, когда приоткрылась дверь в хижину. С порога на Симона смотрела пожилая, согбенная женщина, закутанная в рваный шерстяной платок и сшитые волчьи шкуры. Потом она вдруг улыбнулась, показав при этом почти беззубый рот.

– А вы, наверное, новый цирюльник, что помог нашему Мартину, – промолвила она глухим голосом. – Спасибо, что согласились прийти…

Тут женщина сотряслась в приступе сухого кашля. Лицо у нее было худое, изможденное. Наконец откашлявшись, она пригласила Симона внутрь.

– Мартин умирает на глазах, – пробормотала женщина, шаркая впереди. – Может, вы знаете, как ему помочь…

Симон пригнулся и вошел в низкую хижину, состоявшую лишь из одной комнаты. В воздухе стоял резкий запах – наверное, от примыкавшего к хижине загона для коз. В углу чадил жалкий очаг. Отверстие в крыше едва вытягивало дым, и у цирюльника стали слезиться глаза. Поэтому он не сразу сумел осмотреться как следует. Пятеро детей в возрасте примерно от трех до десяти сидели на глиняном полу и опасливо смотрели на гостя. В комнате был шаткий стол, на котором стояла пустая миска, две скамейки и одна большая кровать, заваленная шкурами и рваными одеялами. Оттуда доносились жуткие стоны, от которых мороз пробегал по коже.

Симон шагнул к кровати, приподнял несколько одеял и склонился над дрожащим Мартином. На лбу у того крупными бусинами блестел пот. Юноша метался в горячке и бормотал что-то нечленораздельное.

– Жарко… – шептал он. – Огонь… уберите лампу…

– Долго это у него? – осведомился Симон, вытирая пот со лба Мартина.

– Вот с утра, как его принесли, так и началось.

Женщина потерла костлявые ладони, пытаясь согреться. Беззубая, с прядями седых волос, она выглядела лет на шестьдесят, но Симон полагал, что ей не больше тридцати.

– Мартин у меня старший, – проговорила она тихо. – Йозефа, моего мужа, помилуй Господи его душу, в том году поваленным деревом зашибло. Мартин тогда еще в школу ходил. Но с тех пор пришлось ему стать мужчиной в доме. Он худо-бедно зарабатывает у Майера, чтоб нас прокормить. А теперь… – Женщина запнулась, слезы потекли по ее морщинистому лицу. – Он ведь умрет, да? – спросила она наконец.

– Это ведомо одному лишь Господу, – ответил Симон. – Но я сделаю все возможное, чтобы сохранить ему жизнь.

Он откинул в сторону одеяла, взглянул на перевязанную культю – и в ужасе отпрянул. Повязка была наполовину сорвана, из-под нее проглядывала грязная рана, на которой уже образовался новый гной.

– Кто это сделал? – в ярости спросил Симон. – Кто снял повязку?

– Это… это Майер и его помощники, – нерешительно ответила женщина. – Они полили на рану святой воды и поплевали. Потом Майер нашептал какой-то заговор. Сказали, чтобы задобрить духов горы.

– Заговоры, духи горы! – Симон едва сдерживался от злости. – Вы что, с ума все посходили? Нет никаких духов, есть только безграничная тупость!.. Эту повязку снимать и обновлять могу только я, понятно?

Женщина молча кивнула, и Симон принялся очищать гнойную рану, в которую уже попали грязь и пыль. Потом он достал из сумки горшочек с медом и обильно смазал культю.

– Что… что это вы делаете? – поинтересовалась женщина.

– Пробую медом вытянуть гной из раны. Если не поможет, попробуем плесневелым хлебом.

– Мед… плесневелый хлеб?.. – Женщина растерянно взглянула на Симона. – Похоже на ворожбу какую-то.

– Ворожба – это ваши заговоры и святая вода, – раздраженно ответил Симон. – Тогда как мед и плесневелый хлеб – испытанные средства при гнойных заражениях. Поверьте, еще Диоскорид…

Он не договорил – Мартин снова начал бредить.

Перейти на страницу:

Похожие книги