Дочь палача и театр смерти

– Так ты ничего не знаешь! – рявкнул он. – Я уж думал, ты обо всем прознал, палач. А ты и понятия не имеешь!

Тут в проходе, прямо за спиной у Куизля, послышались чьи-то торопливые шаги. По выражению лица рябого палач понял, что в его планы это не входило.

– Черт, убирайтесь вон, все! – закричал он. – Это только наше с ним дело! Встретимся позже в пещере. А сейчас проваливайте, мелкие крысеныши!

– Йосси, что тут стряслось? – послышался за спиной у Куизля робкий голосок, принадлежавший скорее всего маленькой девочке. – С кем это Ханнес говорит?

– Вон, вон, вон! – завизжал рябой. – Или забью вас, как стаю дворняг!

Якоб сознавал, что совершает ошибку, но все же повернул голову, чтобы посмотреть, кто к ним подошел. Голос был такой тонкий…

Это были дети. Их с десяток собралось в тесном проходе, и они опасливо жались друг к другу. Самому маленькому было не больше шести, как младшему внуку Куизля. Все были бледные и худые. Под тонкими рубашками проступали кости. В их больших глазах палач видел лишь усталость, голод и страх. Ребята походили на изголодавшихся птенцов, выпавших из гнезда. Якоб почувствовал прилив ярости.

– Ах ты, сукин сын…

Куизль стал поворачиваться к противнику и тут получил страшный удар в затылок. В глазах вспыхнула молния, и палач провалился в пустоту. Но прежде он услышал язвительный смех злобного карлика.

Потом все вокруг потемнело.

* * *

Мельхиор Рансмайер в расстегнутых штанах остановился в углу лаборатории и налил себе вино из кувшина. Он часто дышал и с упоением смотрел на Барбару, лежавшую на кушетке. Ноги у нее были развязаны, но руки стянуты у подлокотника над головой. Платье было высоко задрано.

Рансмайер поднял стакан.

– Еще глоточек? – спросил он и подмигнул: – Поднимает настроение.

Барбара молча смотрела на своего мучителя. Рансмайер снова заткнул ей рот, поэтому ответить она все равно не могла. Слезы на щеках давно высохли, остались злость и презрение. В те минуты она ушла глубоко в себя, туда, где Рансмайер не сумел бы до нее добраться. Только это придавало ей сил: доктор мог овладеть ее телом, но не душой. Пока он возился над нею, она была далеко отсюда, где-то в лесу, на зеленом лугу с красными маками. Сквозь плотную завесу Барбара слышала, как кто-то пыхтит над ухом. А теперь была совершенно спокойна, и лишь одно чувство переполняло ее.

Ненависть.

– Признайся, что тебе понравилось, – произнес Рансмайер и отпил вина.

На мясистых губах его заблестели красные капельки. Барбаре они представлялись брызгами крови.

– Все вы, женщины, одинаковые, – продолжал болтать доктор. – Вам нужна крепкая рука. Чем нахальнее вы себя выставляете, тем больше жаждете послушания. Разве не так? – Он с наигранным удивлением хлопнул себя по лбу. – Прости, я и забыл, что у тебя кляп во рту. Давай договоримся так. Я выну кляп, а ты пообещаешь не кричать. Согласна? Так нам обоим будет приятнее.

Барбара не ответила. Но Рансмайер, очевидно, воспринял ее молчание как согласие. Он вынул у нее изо рта грязную тряпку. Потом присел рядом на кушетку и положил руку ей на колено.

– Жаль, действительно жаль, что получилось именно так, – проговорил доктор и задумчиво глотнул из стакана. – Знаешь, ты ведь мне нравишься. Правда! Есть в тебе что-то… дикое. Не всякая женщина может этим похвастаться. В большинстве своем они довольно покладисты. Если б ты приняла то мое предложение… помнишь ведь, тогда в переулке… Тогда, быть может, все сложилось бы совсем по-другому. Но потом тебе вздумалось подслушивать в церкви! – Он покачал головой: – Дрянная, дрянная девка!

– Доктор? – то были первые слова, которые Барбара произнесла за все это время.

Рансмайер прислушался:

– Да, дитя мое?

– Хочу сказать вам кое-что по секрету. – Она приподняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. – Мне и в самом деле понравилось.

Рансмайер улыбнулся:

– Вот видишь. Я в этом не сомневался.

– Да, мне понравилось. Потому что, слушая ваши жалкие стоны, я представляла, как вы будете извиваться на эшафоте, когда мой отец начнет ломать вам кости. Начиная с ног, очень медленно, одну косточку за другой.

Рансмайер на мгновение оторопел, а потом язвительно рассмеялся:

– Ты, видно, так и не поняла, девочка. Теперь мы здесь новые хозяева! Если твой отец, этот старый пьяница, когда-нибудь вернется в Шонгау, мастер Ганс вздернет его за непослушание, как какого-нибудь бродягу. Палач на эшафоте – вот будет зрелище! Эта казнь станет нашим первым актом, и народ за это нас полюбит.

– Это вас казнят! – прошипела Барбара. – Еще не все потеряно. Магдалена отправилась в Обераммергау с письмом для Лехнера! Пройдет совсем немного времени, и секретарь вернется в город.

Она торжествующе смотрела на Рансмайера. Вообще-то Барбара хотела оставить эти сведения при себе, но теперь, перед лицом скорой смерти, ей было все равно.

– И тогда ваш никчемный заговор пойдет прахом! – продолжала дочь палача. – Не важно, что вы со мной сделаете, – ваша песенка спета!

– Магдалена с письмом…