Дочь палача и Совет двенадцати

Фронвизер, промолчав, снова скрылся за занавеской и, вымыв предварительно руки, теплой водой очистил промежность женщины. Но он подозревал, что уже слишком поздно. Сколько раз приходилось ему наблюдать подобное! В большинстве своем роженицы умирали от странной лихорадки в первые недели после родов. Врачи полагали, что в теле женщины начинали закисать какие-то вещества, еще неисследованные. Но Симон был убежден, что эти вещества попадали в тело намного позже. Он упоминал об этом в своем трактате. Правда, доказать Фронвизер пока ничего не мог, это были только предположения.

Лекарь сделал повязку из чистых тряпок и завернул в нее листья высушенного тысячелистника, арники и живокоста, чтобы уменьшить воспаление. Потом осторожно одел женщину. Та слабо постанывала.

– Необходимо каждый час менять повязки, – обратился Симон к оробевшему мужу. – Я дам вам свежих трав. И было бы разумнее остаться ненадолго в Шонгау. Я знаю хороший постоялый двор…

– У нас нет на это времени, – покачал головой старик. – Кроме того, я хотел бы вверить свою невестку в надежные руки. Наш врач в Вероне знает толк в кровопускании – уверен, ей станет лучше. К тому же аббат в Роттенбухе предоставит более достойный кров, нежели в этом вонючем городишке.

– Ей ни в коем случае нельзя терять кровь! – предостерег Симон. – Я настоятельно советую…

Но старик прервал его, сунув ему в руку несколько монет.

– Этого должно хватить. Счастливо оставаться, господин лекарь.

Последнее слово он буквально выплюнул, после чего вновь надел шляпу и накинул плащ. Его сын между тем осторожно поддерживал жену. Симон помог ему вывести ее на улицу, где дожидалась карета, и быстро взглянул на толстую няньку с маленьким ревущим свертком на руках. Кучер щелкнул кнутом, карета тронулась с места и вскоре скрылась в сгущающихся сумерках.

«Езжайте с Богом», – подумал Симон.

Однако особых надежд он не питал. Скорее всего, молодая мать умрет прежде, чем они доберутся до Вероны. Лихорадка, которая так часто начиналась у женщин после родов, была скоротечна и беспощадна.

Глубоко опечаленный, Фронвизер вернулся в процедурную. В кармане звенели монеты, полученные от старого торговца, – столько лекарь зарабатывал примерно за неделю. Тем не менее особой радости Симон не испытывал. Он достал монеты и получше к ним присмотрелся. Пять серебряных талеров, таких же, какие он получил от Йозефа Зайлера. Правда, эти были отчеканены совсем недавно: под гербовыми ромбами Виттельсбахов значился 1672 год, а на другой стороне была изображена Мадонна с серпом луны. Должно быть, купцы из Вероны недавно получили их в Мюнхене. Монеты блестели так, словно только вчера покинули монетный двор. Симон повертел их в руках и уже собрался сунуть обратно в карман, но тут заметил нечто странное.

Быть этого не может.

Лекарь ощупал каждую монету. Потом, чтобы удостовериться в своем предположении, снял с полки весы, на которых обычно взвешивал лекарства. На одну чашу он положил три монеты, которые получил пару часов назад от толстого Зайлера, на другую – три монеты веронских купцов.

Чаша с монетами Зайлера резко опустилась вниз.

Симон нахмурился. Выходит, он не ошибся и подозрения его оказались не напрасными. Талеры веронских купцов были не только новыми – они были легче, причем в разы. Должно быть, в них содержался какой-нибудь дешевый металл – медь или олово. Только вот знают ли об этом торговцы или они сами из числа обманутых – неизвестно…

Симон снова взглянул на монеты, такие красивые, сверкающие серебром. Как бы там ни было, ничего уже не исправить. Торговцы, вероятно, уже покинули Шонгау и были на пути в Роттенбух… Симон задумчиво опустил монеты в кошелек, потом пожал плечами. В конце концов, деньги являли собой спрессованные куски металла, не более.

А молодую женщину, скорее всего, не спасут уже никакие дукаты или дублоны из чистого золота.

* * *

Ночью, когда Симон с Магдаленой наконец-то улеглись в кровать, между ними долго царило молчание. Каждый прислушивался к дыханию супруга и догадывался, что ему тоже не спится. Рядом, в колыбельке, которую смастерил для нее дед, спала София. Она дышала тихо и спокойно. Магдалена протянула руку и погладила маленькую ладошку дочери.

«Такая маленькая и хрупкая, – подумала она. – И такая красивая… Только бы Господь не отнял ее у нас».

Господь, словно бы в стремлении исправить свой промах с ножкой Софии, наделил ее другими замечательными чертами. Трудно было представить себе ребенка более спокойного. Она много смеялась, была внимательна и любопытна, голубые глаза ее постоянно находились в движении. Кроме того, София уже пыталась произнести первые слова. Даже сейчас нетрудно было заметить, что в будущем девочка станет красивой, как ее тетя.

«И тоже станет неприкасаемой», – с болью подумала Магдалена.