Дочь палача и король нищих

Якоб огляделся. Помимо двух монахов-францисканцев и монашки, в число пассажиров входили странствующие ремесленники и подмастерья, а также несколько небогатых купцов. Вместе с Куизлем набиралось чуть больше двадцати человек; все они разместились на пяти плотах, следовавших колонной один за другим. Отсюда по Дунаю всего за неделю можно было добраться до Вены, а за три недели – и до Черного моря. По ночам плоты привязывали у берегов, люди собирались вокруг костра, обменивались новостями или рассказывали о прошлых путешествиях и поездках. Один только Куизль никого не знал и поэтому сидел в стороне от всех, что шло ему лишь на пользу – все равно многих собравшихся он считал болтливыми дуралеями. Со своего места в отдалении от остальных палач каждый вечер наблюдал за мужчинами и женщинами, как они грелись возле костра, пили дешевое вино и поедали баранину. И каждый раз чувствовал на себе чей-то взгляд, неотрывно за ним следивший. Вот и теперь между лопаток у него чесалось так, словно под рубаху ему забрался особенно назойливый жук.

Сидя на бочке, Куизль болтал ногами и всем видом показывал, как ему скучно. Он заново набил трубку и посмотрел на берег, словно его заинтересовала стайка ребятишек, махавших с косогора.

А потом вдруг повернул голову в сторону кормы.

Он успел перехватить устремленный на себя взгляд. Взгляд рулевого, управлявшего веслом в кормовой части плота. Насколько помнил Куизль, этот человек присоединился к ним еще в Шонгау. Толстый и широкоплечий плотогон размерами ничуть не уступал палачу. Огромный живот его едва помещался в синюю куртку, подпоясанную ремнем с медной пряжкой, а штаны для удобства были заправлены в голенища высоких сапог. На поясе висел охотничий нож в локоть длиной, голову венчала столь любимая плотогонами шляпа с короткими полями. Но сильнее всего бросалось в глаза лицо незнакомца. Правая половина его представляла собой изрытое мелкими шрамами и язвами месиво – видимо, память об ужасных ожогах. Глазницу закрывала повязка, и под ней ото лба и до самого подбородка тянулся красноватый рубец, похожий на подвижного жирного червяка.

В первое мгновение у Куизля возникло чувство, что перед ним не лицо вовсе, а звериная морда.

Морда, перекошенная ненавистью.

Но мгновение миновало, и рулевой снова склонился над своим веслом. Он отвернулся от палача, словно их мимолетного зрительного контакта никогда и не было.

В памяти у Куизля мелькнул образ из прошлого, но ухватиться за него не удалось. Дунай лениво нес мимо Якоба свои воды, и вместе с ними уносилось воспоминание. Осталось лишь смутное предположение.

Где, черт возьми?..

Куизль знал этого человека. Понятия не имел откуда, но чутье забило тревогу. Будучи солдатом на войне, палач повидал немало людей. Трусов и храбрецов, героев и предателей, убийц и их жертв – многих из них война лишила рассудка. Единственное, что Куизль мог сказать с уверенностью: человек, лениво ухватившийся за весло всего в паре шагов от него, был опасен. Хитер и опасен.

Куизль украдкой поправил дубинку, висевшую на поясе. В любом случае, пока нет повода для беспокойства. Было немало людей, которые и про палача говорили то же самое.

Куизль сошел на берег в маленькой деревушке Прюфенинг, откуда до Регенсбурга было всего несколько миль. Ухмыляясь, палач закинул на плечо мешок с лекарствами и помахал на прощание плотогонам, купцам и ремесленникам. Если этот незнакомец с обожженным лицом и в самом деле за ним следил, то теперь у него возникнут некоторые сложности. Он рулевой, а значит, пока они не причалят в Регенсбурге, сойти с плота он просто не сможет. Плотогон действительно таращил на него свой здоровый глаз и, казалось, готов был уже соскочить следом на маленький причал – но потом, видимо, передумал. Он бросил на Куизля последний, исполненный ненависти взгляд, которого никто даже и не заметил, и снова принялся за работу – обмотал толстым скользким канатом столбик на пристани.

Плот простоял некоторое время, пришвартованный, принял на борт нескольких путников, державших путь в Регенсбург, после чего отчалил и лениво заскользил к имперскому городу, башни которого уже показались на горизонте.

Палач в последний раз посмотрел вслед удалявшемуся плоту и, насвистывая пехотный марш, зашагал по узкой дороге на север. В скором времени деревушка осталась позади, справа и слева потянулись поля колышущейся на ветру пшеницы. Куизль миновал межевой камень и перешагнул границу, где заканчивалась территория Баварии и начинались владения имперского города Регенсбурга. До сих пор Якоб знал прославленный город лишь по рассказам. Регенсбург относился к числу самых больших городов Германии и подчинялся напрямую императору. Если верить рассказам, там собирался так называемый Рейхстаг, на который съезжались князья, герцоги и епископы – и вершили судьбу империи.