Дочь палача и король нищих

Но паучьи лапы ползли по шее, потом дальше вниз, пока не добирались до юбки, и там наконец успокаивались.

Послышался скрип, и Катарина вернулась в действительность. В двери раскрылось окошко, и в него задвинули поднос с хлебом, сушеными грушами, медом и яйцами. Катарина схватила поднос и швырнула им в стену с такой силой, что яйца разбились и желтки растеклись по штукатурке.

– Сам жри свои подачки! – крикнула женщина. – Я хочу выйти отсюда! Слышишь ты меня? ВЫЙТИ!

Глаз смотрел на нее, не мигая.

– ВЫПУСТИ МЕНЯ!

Молчание и холодный взгляд.

– Дьявол! Гори в аду!

Катарина бросилась к двери и ткнула указательным пальцем в отверстие, но глаз уже исчез. Тогда она врезала по двери ногой, заколотила по ней руками и кричала, как ей никогда в жизни кричать еще не доводилось.

– Скотина! Дьявол! ДЬЯВОЛ!

Вдруг Катарина почувствовала у себя за спиной чье-то присутствие. Она развернулась и успела заметить, как по полу скользнула чья-то тень. Отбрасывал ее горбатый мужчина с хвостом и рогами. Женщина зажала рот кулаком и куснула с такой силой, что по бледной коже побежал тонкий ручеек крови.

«Я начинаю сходить с ума…»

Крик ее постепенно перешел в плач, и в итоге она сползла вдоль стены и легла на пол рядом с выброшенным подносом. Запах свежего хлеба соблазнительно щекотал ноздри. Катарина вдруг почувствовала, насколько была голодна.

Пленница схватила еще теплую буханку. Торопливо выковыряла белый мякиш и принялась заталкивать его в рот. Быть может, с голодом уйдут и видения.

Жадно поедая хлеб, Катарина и не заметила, что в отверстие снова заглянул глаз. Холодный и бесчувственный.

– Я тебя уже заждался, – проворчал Куизль, поднимаясь с пола, и, сгорбившись, протянул гостю руку. Потолок был такой низкий, что палач в очередной раз ударился головой. В распахнутую дверь лился тусклый утренний свет. – Жаль только, что познакомиться довелось таким вот образом.

Палач Регенсбурга словно тисками сжал руку Куизля. Жесткая в ороговевших мозолях ладонь, казалось, покрыта была дубовой корой. В пальцах у Куизля что-то хрустнуло, но он стерпел.

– Пути Господни неисповедимы, дорогой брат, – проворчал его собеседник.

По устоявшемуся среди палачей обычаю он обращался к подобному себе, как к родственнику. Хотя таковыми палачи и были в нескольких поколениях.

Палач Регенсбурга отступил в сторону и позволил Куизлю, насколько хватало цепи, выйти в темный коридор.

Филипп Тойбер был на порядок ниже палача из Шонгау, зато заметно шире. Телосложением он напоминал Куизлю винную бочку, в которую закрутили слишком уж мелкую голову. Казалось, палач весь состоял из одних только сухих мускулов, шею же милостивый Господь при создании Тойбера просто пропустил и дополнительный материал пустил на руки и ноги. Лицо у него было круглым и мясистым, обросшим ярко-рыжей бородой и такими же локонами, из-под которых сверкали необыкновенно веселые глаза и бесчисленные веснушки. Палачу Регенсбурга было около сорока лет, но внешность заметно его старила.

– В следующий раз, когда будешь в Регенсбурге, предупреди заранее, – проворчал Тойбер. – Я тогда тюфяк дома застелю, а Каролина моя мяса копченого приготовит.

Куизль усмехнулся.

– Было б получше здешней жратвы.

– Ты мою Каролину не знаешь, – Тойбер обнажил ряд желто-черных зубов, и Куизль распознал его оскал как улыбку.

На какое-то время оба замолчали. Затем Тойбер помассировал пальцы и нарушил тишину:

– Дело дрянь, братец. Расследование уже закончено, совет сегодня же хочет устроить тебе процесс. Если сразу не сознаешься, они отправят тебя ко мне в камеру пыток. Сам знаешь, что за этим последует…

Снова оба замолчали, лишь слышно было, как мухи жужжали над отхожим ведром.

– Зачем ты пришел? – спросил наконец Якоб.

– Просто хотел посмотреть на тебя, – ответил палач Регенсбурга. – Причем до того, как зажму тебе пальцы в тиски. Не каждый день приходится колесовать и четвертовать собрата по ремеслу… – Он посмотрел собеседнику прямо в глаза. – Староста говорит, ты собственную сестру и зятя прикончил. Это правда?

Куизль прокашлялся и сплюнул на пол.

– Ты сам-то веришь?

Тойбер оглядел Якоба, словно отыскивал под одеждой колдовские отметины и подозрительные родимые пятна.

– Скольких ты уже казнил, Куизль? – спросил он в итоге.

Палач из Шонгау пожал плечами.

– Да кто ж знает. Сотню. Может, две. Я их не считал никогда.

Тойбер одобрительно покивал.

– Тогда ты хотя бы понимаешь, о чем я говорю. Взгляни, – он обвел рукой свое округлое бородатое лицо. – Этими вот ушами я людей, визжавших, что они невиновны, слышал больше, чем в твоем Шонгау безмозглых крестьян живет. А глаза эти висельников повидали, сколько в Риме жирных святош наберется. Регенсбург – город немаленький, мне почти каждый месяц кого-нибудь калечить приходится. И со временем, Куизль…

Он вздохнул и стал разглядывать каракули на стене камеры.

– Со временем начинаешь чувствовать, кто виновен, а кто нет, – продолжил Тойбер. – Поверь мне, невиновных почти не бывает.