Дочь обмана

Было далеко за полдень, когда мы добрались. Мы проехали по дороге, обсаженной деревьями, почти полмили, прежде чем увидели дом. Название очень подходило ему, потому что он действительно был серым, но зеленая листва покрывала его стены и несколько скрадывала мрачный вид. По обеим сторонам дома возвышались две цилиндрические башни, прозванные «перечницами» — характерная черта французской архитектуры. Перед домом было несколько каменных ступеней, ведущих на террасу, которая придавала дому уютный вид и смягчала эффект грубого серого камня.

Когда мы подъехали, появились два грума. Робер вышел из кареты и помог мне.

Один из грумов спросил, как прошло путешествие.

— Спасибо, хорошо, — сказал Робер. — Это мадемуазель Тремастон. Подыщи ей лошадь для прогулок, пока она будет здесь.

Мучительное чувство потери вновь охватило меня, когда я вспомнила уроки верховой езды с Родериком. Я вдруг страстно захотела вернуться в Леверсон-Мейнор. Я поняла, что никогда не забуду прошлого. Почему я решила, что смогу забыть, просто уехав?

Робер в это время говорил:

— Я хочу показать тебе наши деревни. Они покажутся тебе интересными. Они очень отличаются от английских.

— С удовольствием!

Он взял меня за руку, и мы поднялись по ступеням террасы.

Я вошла в холл, заканчивающийся лестницей, у подножия которой стояла женщина. Она подошла ко мне, и я сразу поняла, что это — мадам дю Каррон. Анжель, потому что она была похожа на Робера, и не стоило труда догадаться, что это его сестра.

— С приездом, мадемуазель Тремастон. — Она говорила по-английски с французским акцентом. — Рада вашему приезду.

Она пожала мне руку, и я подумала: «Как она не похожа на леди Констанс. — И тут же укорила себя. — Я должна перестать оглядываться назад».

— Я рада, что я здесь, — сказала я.

— Как прошло путешествие? — спросила Анжель. — Ла-Манш может быть чудовищем.

— На этот раз он был доброжелательным чудовищем, — ответила я, — нам повезло.

— Но это длинное путешествие. Чего вы желаете сейчас?

Я ответила, что предпочту подняться в свою комнату и умыться.

— Так будет лучше. Берта! — позвала она.

Берта, должно быть, вертелась поблизости, потому что появилась мгновенно.

— Это Берта. Она будет прислуживать вам. Берта, принесите горячую воду для мадемуазель.

— Непременно, мадам. — Берта улыбнулась мне и исчезла.

— Сюда, пожалуйста, — сказала Анжель. — Когда вы будете готовы, мы сможем поговорить. Мы должны узнать друг друга, не так ли? Если мой английский позволит нам это. Возможно, вы немного знаете французский?

— Немного, но, думаю, ваш английский более надежный.

Она засмеялась, и я почувствовала, что мы поладим.

Меня проводили в комнату. Она казалась темной, пока Анжель не открыла ставни. Свет заполнил комнату, и я увидела, какая она прелестная. Ковер и занавеси были бледно-розового оттенка, мебель — изящная, и я будто бы оказалась в прошлом, поскольку здесь царила элегантная атмосфера восемнадцатого столетия. На одной из стен висел изящный гобелен — очаровательная репродукция фрагонаровской «Девушки на качелях».

Я распаковала вещи, и пока приняла ванну и переоделась в шелковое голубое платье, прошел почти час. Я села у окна и смотрела на лужайку и дальше, на небольшую рощицу. Видимо, поместье было обширным.

Раздался стук в дверь. Вошла Анжель.

— Я не поторопила вас?

— Нет, нет, я готова.

— Тогда прошу, идемте.

Робер ждал нас, а с ним и молодая девушка, как я догадалась, Мари-Кристин.

Робер спросил:

— Надеюсь, тебе понравилась комната?

— Она очаровательна, — ответила я и повернулась к девушке.

— Это Мари-Кристин, — представил Робер.

— Здравствуйте, — сказала она по-английски и сделала реверанс, который показался мне прелестным.

— Очень рада познакомиться с вами, — ответила я.

Она смотрела на меня пристальным взглядом.

— Я полагаю, — сказал Робер, — Мари-Кристин достаточно практиковалась в английском, чтобы приветствовать тебя на твоем родном языке.

— Очень приятно, — ответила я.

Она продолжала наблюдать за мной, и я почувствовала себя неловко от столь внимательного изучения.

— Обед подан, — сказал Робер. — Уверен, что ты проголодалась, и я тоже.

— Сегодня мы обедаем в малой столовой, — сказала Анжель. — Нас только четверо, и там будет удобнее.

Столовая оказалась не такой уж маленькой и была обставлена очень элегантно. Робер сел на одном конце стола, Анжель — на другом, я — по правую руку Робера, Мари-Кристин — по левую. Прислуживало за столом двое слуг. Робер говорил, что домочадцев мало, но, похоже, штат слуг был многочисленный.

Пока мы ели, Анжель спросила о моем доме в Лондоне. Я сказала, что у меня теперь нет дома в Лондоне, а Робер посмотрел на меня укоризненно.

— В последнее время я жила с друзьями в деревне. Я действительно не знаю, что мне делать дальше.

— Тяжелая утрата, конечно, — сказала Анжель, — я вам сочувствую.

Воцарилось молчание. Я нарушила его, обратясь к Мари-Кристин:

— У вас есть гувернантка?

— О, да. Мадемуазель Дюпон. — Она сделала легкую гримасу, как бы показывая, что мадемуазель Дюпон несколько сурова.

Я улыбнулась.

— Она учит вас английскому?

— О, да. Но она говорит не так хорошо, как вы.