Дочь маркиза

«Мы постоянно нападаем на Англию в своих речах, а наши войска ее щадят».

Его выступление продолжалось два часа.

Лекуантр, противник Робеспьера, видя, какое неблагоприятное впечатление производит речь Робеспьера, стал громко требовать, чтобы ее напечатали.

Ни один сторонник Робеспьера не посмел бы настаивать на этом.

Однако собрание по привычке проголосовало за то, чтобы опубликовать ее.

Тогда на трибуну устремился депутат Камбон, известный своей кристальной честностью. Робеспьер назвал его мошенником, а Карно — предателем.

— Одну минутку, — сказал он, — не будем торопиться. Прежде чем меня опозорят на весь свет, я хочу высказаться.

Он ясно, в немногих словах рассказал о том, как распоряжался казной, и закончил словами:

— Настала пора говорить правду. Один человек подменяет собой целый Конвент. Этот человек Робеспьер. Рассудите нас.

Бийо закричал:

— Да, ты прав, Камбон. Пора сорвать маски. Если у нас и в самом деле больше нет свободы мнений, то пусть лучше мой труп послужит троном для честолюбца, чем я стану молчаливым соучастником его преступлений.

— А я, — сказал Панис, — спрашиваю только о том, есть ли мое имя в списке тех, кто объявлен вне закона. Что я выиграл с Революцией? Не на что купить саблю сыну и юбку дочке.

В зале раздались крики: «Откажись от своих слов! Откажись от своих слов!»

Но Робеспьер спокойно возразил:

— Я не откажусь от своих слов. Я предстал перед врагами с открытым забралом: никому не льстил, никого не оклеветал, мне некого бояться! Я настаиваю на своем, и пусть члены Конвента сами решают, обнародовать мою речь или нет.

Со всех сторон послышались голоса:

— Не печатать!

Решение напечатать речь было отменено.

Это был оглушительный провал.

Как только Конвент отверг обвинения в мошенничестве, предательстве, заговоре, выдвинутые Робеспьером против комитетов и народных представителей, палата обвинила Робеспьера в клевете на народных депутатов и комитеты.

Робеспьер рассчитывал, что якобинцы помогут ему отыграться. Этот клуб, обязанный ему своим возникновением, силой и успехом, был его опорой.

Я решила пойти на собрание Якобинского клуба. Мне сказали, что Тальен вернется домой не раньше полуночи.

Я закуталась в длинную накидку, какую носят женщины из народа, — мне одолжила ее г-жа де Кондорсе.

В подвале, где собирались якобинцы, было душно.

Коммуну уже предупредили о провале ее героя; на улице видели пьяного Анрио, который проехал, качаясь, на своей лошади, как то случалось с ним в дни важных событий. Он отдал приказ назавтра привести национальную гвардию в боевую готовность.

Около девяти часов в зал вошел Робеспьер. Его встретили приветственными возгласами. Он был бледен, голову держал прямо, зеленые глаза его горели. Он поднялся на трибуну, с защитительной речью в руках.

Он только сегодня произнес ее в Конвенте, но, неутомимый оратор, он хотел непременно прочесть ее в Якобинском клубе.

Его слушали благоговейно, как апостолы слушают своего Бога, и восторженно рукоплескали.

Потом, когда он закончил, когда гром аплодисментов стих, он сказал:

— Граждане, это мое завещание. Оставляю вам память обо мне, вы защитите ее. Если мне суждено выпить цикуту, я это сделаю не дрогнув.

— Я выпью ее вместе с тобой! — крикнул Давид.

— Все! Мы все выпьем яд! — закричали присутствующие, бросаясь друг к другу в объятия.

Полились слезы, послышались рыдания.

Восторг перешел в неистовство.

Кутон поднялся на трибуну и предложил исключить из Конвента членов, которые голосовали против печатания речи Робеспьера.

Якобинцы в едином порыве проголосовали за это предложение.

Они забыли, что решение не печатать речь Робеспьера было принято большинством голосов и что таким образом они высказались за отставку большей части членов Конвента.

Пылкие сторонники Робеспьера окружили своего апостола.

Они говорили:

— Скажи только слово — и мы устроим новое тридцать первое мая.

Наконец Робеспьер, на которого наседали со всех сторон, проронил:

— Ну что ж, попытайтесь очистить Конвент, отделите овец от козлищ.

Но тут в той части зала, которая была хуже всего освещена, раздался громкий шум. Якобинцы обнаружили, что среди них находятся Колло д'Эрбуа и Бийо; эти заклятые враги Робеспьера слышали все выступления против Конвента и теперь знают: Робеспьер дал своим приспешникам благословение на то, чтобы отделить овец от козлищ.

Им стали угрожать; замелькали ножи.

Несколько человек из числа якобинцев, не хотевших кровопролития, заслонили их, защитили и помогли скрыться.

Председатель объявил, что заседание окончено.

Обеим партиям не хватило бы и ночи, чтобы подготовиться к завтрашнему сражению.

Я вышла вместе со всеми. Было начало двенадцатого. Тальен, наверно, уже вернулся.

Впереди я заметила Робеспьера.

Он опирался на руку Кофингаля. Рядом с ним шел столяр Дюпле.

Они говорили о завтрашнем заседании. Победа у якобинцев не успокоила друзей Робеспьера.

— Я уже ничего не жду от Горы, — говорил он. — Но большинство в Конвенте — молодежь, она будет меня слушать.

Жена и две дочери Дюпле ждали Робеспьера на пороге дома.