Дочь маркиза

— Разве он не сказал тебе, что вы еще увидитесь?

— Когда? Вот в чем вопрос!

— Я не знаю, но надо, чтобы это произошло поскорее.

— Время летит быстро.

— Если бы ты знала его имя!

— Я его не знаю.

— Можно спросить у тюремного смотрителя.

— Не лучше ли просто подождать его, ведь он обещал прийти.

— Да, но если до тех пор?..

— Я могу спасти одну из вас, если пойду вместо нее на эшафот.

— Но кого? — живо спросила Тереза.

— По справедливости надо спасти ту, у которой есть дети, госпожу де Богарне.

— Вы ангел, — сказала та, целуя меня, — но я никогда не соглашусь принять такую жертву.

— Послушайте, мои дорогие подруги, когда вас арестовали?

— Меня, — сказала Тереза, — двадцать два дня назад.

— А меня, — сказала г-жа де Богарне, — семнадцать дней назад.

— Ну что ж, вполне вероятно, что ни завтра, ни послезавтра о вас не вспомнят. Так что у нас в запасе три-четыре дня, чтобы напомнить о себе нашему комиссару, если он не вспомнит сам; а пока давайте спать, ночь — добрая советчица.

И мы, обнявшись, легли на наш единственный тюфяк. Но думаю, что спала я одна.

19

Дни шли за днями; у нас все было без перемен. Мы не получали никаких вестей с воли. Мы не знали, до какого исступления дошли партии в своей борьбе.

Мои несчастные подруги бледнели и дрожали при каждом шорохе за дверью. Однажды утром дверь камеры открылась и меня вызвали в помещение тюремного смотрителя.

Тереза и г-жа де Богарне посмотрели на меня с ужасом.

— Не тревожьтесь, — успокоила их я, — меня не судили, не приговаривали к смерти, значит, меня не могут казнить.

Они поцеловали меня так крепко, словно не надеялись больше увидеть.

Но я поклялась им, что не покину монастырь кармелитов, не попрощавшись с ними.

Я спустилась вниз. Как я и предполагала, меня ждал комиссар.

— Я должен допросить эту девушку, — сказал он. — Оставьте нас одних в приемной.

Он был одет так же, как в первый раз, карманьола и красный колпак придавали ему свирепый вид, но на лице его светились добрые, честные глаза, мягкие черты лица дышали добродушием.

— Как видишь, гражданка, я о тебе не забыл. Я поклонилась в знак признательности.

— А теперь пойми: я желаю тебе добра. Расскажи мне всю правду.

— Мне нечего рассказывать.

— Как ты оказалась в повозке смертников, раз тебя не судили и не приговаривали к смерти?

— Я хотела умереть.

— Значит, то, что мне сказали в Ла Форс, — правда? Ты попросила связать тебе руки и обманом села в повозку?

— Кто тебе сказал?

— Гражданин Сантер собственной персоной.

— Ему не грозит кара за услугу, которую он мне оказал?

— Нет.

— Да, он сказал тебе правду. Теперь мой черед спрашивать.

— Я слушаю.

— Почему ты принимаешь во мне участие?

— Я же тебе сказал. Я комиссар секции. Это мне было приказано арестовать маленькую Николь; когда я арестовывал ее, я не мог сдержать слез. Во время ее казни я впервые в жизни испытал угрызения совести. И я поклялся, что, если мне представится случай спасти бедную, ни в чем не повинную девушку, похожую на нее, я это сделаю. Провидение послало мне вас, и я спрашиваю: вы хотите жить?

Я вздрогнула: мне самой было все равно, но я подумала о том, как нужна моя жизнь двум бедным женщинам, которые остаются в тюрьме.

— Как вы можете вызволить меня отсюда?

— Очень просто. Против вас нет никакого обвинения; я справился об этом в Ла Форс; здесь вы записаны под чужим именем. Я прихожу за вами, чтобы перевести вас в другую тюрьму. По дороге я оставляю вас на Новом мосту или на мосту Тюильри, и вы идете на все четыре стороны.

— Я обещала, что не выйду отсюда, не попрощавшись с моими сокамерницами.

— Как их зовут?

— Я могу назвать вам их имена без опасности для них?

— Вы меня обижаете.

— Госпожа Богарне, госпожа Тереза Кабаррюс.

— Любовница Тальена?

— Она самая.

— Сегодня вся борьба развернулась между ее возлюбленным и Робеспьером. Если победит Тальен, вы похлопочете за меня перед ней?

— Не сомневайтесь.

— Поднимитесь в вашу камеру и быстрее спускайтесь. В наше время можно не торопиться умирать, но надо торопиться жить.

Я вернулась в камеру радостная.

— Все хорошо, да? — спросили меня подруги.

— Да, — ответила я, — пришел мой комиссар, он предлагает освободить меня.

— Соглашайся! — воскликнула Тереза и бросилась мне на шею. — И вызволи нас.

— Как?

Она вынула из-за пазухи испанский кинжал, острый, как шило, и смертельный, как змея, потом маленькими ножницами, которые г-жа д'Эгильон оставила г-же де Богарне, отрезала прядь своих волос и обернула ими кинжал.

— Послушай, — сказала она, — разыщи Тальена, скажи ему, что ты недавно рассталась со мной и я передала ему этот кинжал и прядь своих волос со словами: «Отнеси этот кинжал Тальену и скажи ему от моего имени, что послезавтра я предстану перед Революционным трибуналом, поэтому, если через двадцать четыре часа Робеспьер не умрет, значит, Тальен — подлый трус».

Я понимала эту пылкую испанскую натуру.

— Хорошо, — ответила я. — Я все ему передам. А вы, сударыня, — продолжала я, обращаясь к г-же де Богарне, — не хотите ли и вы дать мне какое-нибудь поручение?