Дочь маркиза

Когда постель была приготовлена и хорошо согрета, Жак перенес Еву на кровать и убрал одеяло. Он отодвинул ее длинные волосы подальше от лица, ибо они были еще мокрые и могли холодить, и мгновение, трепеща, смотрел на эту великолепную статую. Не в силах дольше сдерживаться, задыхаясь от прихлынувшей к сердцу крови, он быстро укрыл ее, опустился в кресло и, раздираемый яростью и скорбью, судорожно схватился за голову и разразился слезами.

Услышав рыдания, Ева, притворявшаяся спящей лишь для того, чтобы продлить сладостные ощущения, которые она испытывала, тихо приподнялась, молитвенно протянула свои прекрасные руки к Жаку, на миг затаила дыхание, замерла в этой позе подобно статуе Мольбы и, не в силах дольше притворяться бесчувственной перед лицом этой великой скорби, еле слышно прошептала:

— О Жак, Жак!

Как ни тихо были произнесены эти слова, Жак сразу услышал их если не ушами, то сердцем. Он вскочил с кресла, сгорая от стыда, что его застали врасплох.

Только тогда Ева заметила, что он без галстука и без фрака: он бросил их на берегу Сены и совершенно забыл об этом.

Занятый спасением Евы и возвращением ее к жизни, Жак совсем не думал о себе и даже не переоделся. В чем он бросился в воду, в том и стоял перед ней. Волосы его прилипли к вискам, от рубашки на груди и плечах шел пар.

Она все поняла.

— Жак, — попросила Ева, — послушай, я уже не прошу ни о чем для себя, я прошу только ради тебя самого, ведь твоя жизнь в тысячу раз дороже моей, — ведь ты апостол этой великой религии человеколюбия, которую столько людей проповедуют, но не следуют ей в жизни, — ради тебя, Жак, прошу: не ходи в мокром, я слышала, что от этого можно простудиться и умереть.

— Вы думаете, я так уж дорожу жизнью? — сказал Жак. Ева покачала головой.

— После того как ты спас мне жизнь, ты не имеешь права ни умирать, ни покидать меня, ибо тогда зачем же ты спас меня? Если ты хотел этого, ты мог умереть вместе со мной, когда мы вместе кружились в черных ледяных водах Сены. На мгновение я так и подумала, когда впервые почувствовала, что ты рядом. Я угадала, что это ты. Кто еще стал бы из милосердия рисковать жизнью ради такого несчастного создания, как я? Я еще была в сознании. Да, было мгновение, когда я хотела обвить руками твою шею и утащить за собой на дно реки. Но потом я подумала: быть может, он поступает так просто из человеколюбия, быть может, он вовсе не хочет умирать. В этот миг я начала терять сознание и все померкло. Я подумала, что умираю. Я увидела черный провал, вернее, ничего уже больше не видела. Если бы не щемящая боль в сердце, то чувство было довольно приятное. Меня сковал холод. Я словно бы оледенела, потом в грудь мою вонзился огненный клинок, сердце заколотилось, в висках застучало, как будто в голове у меня низвергался водопад, потом я почувствовала твои губы на своих губах. Я сказала себе: «Ах, он целует меня, значит, он все-таки меня любит». Я ошибалась, это не был поцелуй влюбленного, это была помощь утопающей. Ну что ж, теперь я пришла в себя и умоляю: Жак, ради Бога, послушай меня, я прошу тебя не из любви; будь ты мне совсем чужим, я говорила бы то же самое. Коль скоро ты спас меня только из жалости, коль скоро то, что я приняла за поцелуй, оказалось не более чем врачебной помощью, коль скоро я возвращаюсь к жизни не для того, чтобы быть рядом с тобой, коль скоро ты говоришь мне, что не дорожишь жизнью, — значит, между нами все кончено и клянусь Господом Богом: я возвращаю тебе твою любовь, а взамен молю лишь об одном — не умирай.

Жак Мере уже не вздыхал и не рыдал: только слезы тихо текли по его щекам.

Он позвонил. Вошел слуга.

— Разведите огонь в соседней комнате, — сказал Жак. — И отнесите туда мои вещи. Я перебираюсь туда. Дама останется здесь.

Через пять минут ему доложили, что все готово. Жак Мере направился к двери, Ева смотрела ему вслед умоляющим взглядом.

— Я вернусь, — пообещал Жак. Он вышел.

Ева вздохнула.

Но не успел Жак закрыть за собой дверь, как Ева, не вставая с постели, протянула руку и взяла платье, которое Жак, чтобы побыстрее ее раздеть, распорол ножом. За корсажем было спрятано письмо, которое Жак хотел сжечь, а она вырвала у него из рук.

Ева очень боялась, что во время бурных событий этого вечера письмо могло потеряться.

Она с тревогой стала рыться в складках платья, осмотрела корсет, рубашку.

Наконец, она вскрикнула от радости: рука ее нащупала бумагу.

Это было то самое письмо, что Жак столько раз читал и перечитывал, столько раз покрывал поцелуями.

Но, после того как оно побывало в реке, вода смыла часть букв.

Таким образом, к светлым воспоминаниям, которые пробуждал этот листок, прибавилось еще одно воспоминание, на сей раз страшное.

VIII. РАЗЛУКА

Через четверть часа Жак вернулся в комнату Евы не только в другом платье, но, можно сказать, с другим лицом.

Он был грустен, и чувствовалось, что чело его еще долго, если не всегда, будут омрачать тучи; но буря миновала, и лицо его, несколько часов назад грозное, выражавшее ненависть, прояснилось, хотя и оставалось суровым.