Дочь леса

Стоявшая чуть поодаль Меланиппе с серьезным видом покачала головой:

– Моя опекунша – эфора, я все ей расскажу.

Когда час спустя Кандри вернулась домой, ее туника все еще не просохла. Мать, занятая починкой шкива на террасе, отложила инструменты, увидев, как из люка появляется ее дочь, в мокрой одежде, с грустным лицом.

– Что с тобой случилось?

– Я упала в воду, – солгала Кандри, отводя глаза, чтобы избежать внимательного взгляда матери.

Впрочем, она заметила, как мать сильно побледнела.

– Ты упала в воду в одежде?

Кандри решила не рассказывать матери о происшествии на берегу реки, но этот вопрос вновь живо напомнил ей о только что пережитых издевательствах. По ее щекам потекли крупные горячие слезы. Она попыталась их сдержать, ее лицо исказилось, подбородок задрожал, и слова вдруг полились из ее рта сплошным потоком, прерываемые судорожными рыданиями:

– Я не хотела идти на реку, но я очень сильно обожглась жгучей травой и пошла туда, потому что ты мне говорила, что от воды будет лучше. Я осталась в одежде, но Меланиппе и Антиопа захотели, чтобы я разделась, а потом они сказали, что я не такая, как они. Меланиппе сказала, что все расскажет своей матери и что ее мать эф… эфора…

Когда последнее слово сорвалось с губ Кандри, зрачки матери стали крошечными на фоне белков, как острия стрел. От плача Кандри начала икать, думая о том, что сейчас уж точно получит пощечину, которой страшилась с самого утра.

Однако мать медленно опустилась на бревно, глядя прямо перед собой широко открытыми глазами. Повисло долгое молчание, нарушаемое лишь всхлипываниями Кандри; девочке немного полегчало, после того как она сбросила с души этот груз. Наконец мать поднялась и плотно сжала губы, костяшки пальцев у нее побелели.

– Собери свои вещи, мой птенчик. Завтра мы отправляемся в путешествие.

На следующий день Кандри сидела в седле за спиной матери и смотрела, как мимо них, со скоростью движущейся быстрой иноходью кобылы, проплывают деревья. Девочка чувствовала, как мать напрягается всякий раз, завидев вдалеке шлем с плюмажем кого-то из амазонок. Случилось что-то плохое, но Кандри не осмеливалась спросить, что происходит.

Они тронулись в путь очень рано, еще до того как запели первые птицы. С утра Кандри казалось, будто у нее в животе завязывается узел, поэтому она не стала есть сваренную матерью кашу. Впрочем, мать тоже не выказала никакого аппетита, у нее под глазами набухли красные круги. Перед тем как они уехали, Темис быстро сжала Кандри в объятиях. Девочка очень удивилась такому проявлению чувств: обычно амазонка терпеть не могла подобные показные нежности. Утро определенно выдалось очень странное.

Солнце уже стояло в зените, когда мать направила кобылу в подлесок.

– Почему мы сходим с тропы, мама? – спросила Кандри, подскакивая в седле из-за движений бегущей лошади.

– Потому что граница в полулиге отсюда, а нам нельзя встречаться с часовыми, несущими дежурство. А теперь помолчи.

Пока они закладывали большой крюк, чтобы не попасться на глаза стражницам, Кандри все сильнее охватывало нервное возбуждение. Она еще ни разу в жизни не покидала лес: лишь амазонки, носящие пояса, имели право выходить из чащи. В представлении девочки край леса являлся некой волшебной и одновременно устрашающей гранью между безопасным миром амазонок и хаосом, царящим снаружи. Она то и дело выглядывала из-за материнского плеча, пытаясь рассмотреть эту магическую черту. Вокруг росли гигантские эвкалипты, а земля между ними была залита большими пятнами света.

– Скажи, мама, почему ученицы не имеют права покидать лес? – прошептала Кандри матери на ухо.

– Потому что у вас нет поясов с живой лазурью, которые могли бы вас защитить.

– От чего защитить, мама? От темискирских солдат?

– Не только.

Кандри почувствовала в голосе матери неуверенность. Амазонка натянула поводья, и кобыла замедлила шаг, а потом остановилась. Без стука ее копыт лес вновь стал безмолвным. Мать спешилась и сжала колено Кандри. Она подняла на девочку свои голубые глаза, ставшие вдруг огромными и блестящими.

– Ты еще слишком мала и вряд ли поймешь, но у меня нет выбора. Ты должна пообещать мне кое-что очень важное, птенчик.

Кандри затаила дыхание.

– У тебя не должно быть детей. Никогда. Пообещай, что никогда не обзаведешься потомством.

Кандри чуть не рассмеялась: ей казалось, что сдержать такое обещание очень просто. Ей было всего семь лет, и в ее глазах дети являлись всего лишь ее враждебными сверстницами или младенцами, постоянно требующими молока. Она определенно не собиралась заводить собственных детей.

– Обещаю, мама.

Они снова тронулись в путь. Кандри, не оставлявшая надежду увидеть край леса, вся извертелась, выглядывала то из-за правого плеча матери, то из-за левого. Волнение девочки моментально испарилось, когда эвкалипты вдруг закончились, уступив место широкой зеленой прерии – впереди раскинулось море зеленой травы, простиравшееся до самого горизонта.