Дочь Хранителя

— Разделенное сердце, если коротко, это когда двое так сильно любят друг друга, что как бы объединяют свои два сердца в одно общее, а потом делят его пополам. И когда умирает один, умирает и другой, потому что нельзя жить, имея только полсердца. Понятно?

— В целом — да. А почему Лайс сказал, что ты об этом знаешь не понаслышке, ты что…

Видимо, пришла моя очередь удивленно таращить глаза: не верилось, чтобы легкомысленный эльф, коротающий вечера «У трех хохотушек» мог так кого-то полюбить. Хотя, кто его знает — жизнь полна чудес.

— Не я, — с грустной улыбкой развеял мои сомнения Иоллар. — Ты же, наверное, знаешь, что незадолго до того, как Лайс вытащил меня с Эльмара, у меня умер дед. Ему было две с половиной тысячи лет.

— Да, возраст приличный.

— Возраст невероятный для эльмарского орка.

И правда. Ведь не только на Эльмаре, по всему Сопределью орки живут от силы триста-пятьсот лет, в очень редких случаях — тысячу. А здесь — две с половиной!

— Его жена, моя бабушка, была эльфийкой. Она разделила с ним сердце и отпущенный ей срок жизни, — пояснил Ил, и, заметив мой скептический взгляд, продолжил немного резко: — Я знаю, что написано в ваших учебниках по истории моего мира: мол, династический брак в знак подписания мирного договора. Но это не так. Точнее, вначале это было действительно так. Владетель Сумрачного края Стиар Т’арэ встретил Левину Зеол во время визита в Долину Роз и влюбился в нее буквально с первого взгляда. И не кривись, такое бывает! В общем, он в нее влюбился и поставил брак с ней обязательным условием для заключения мира.

— И она, естественно, тоже резко воспылала к нему страстью.

— Не резко! — обозлился на мою насмешку Ил. — Пять лет она прожила в его замке, а он и пальцем к ней не прикоснулся, хоть как законный супруг имел на это все права. Она сама пришла к нему… И не делай такие глаза, я не открываю тебе семейных тайн: на Эльмаре все знают эту историю.

— Значит, твоя бабушка тоже умерла?

— Да, два года назад. Она прожила намного меньше, чем эльфы моего мира. Тогда-то в первый раз и заговорили о разделенном сердце. Это ведь не какой-то специальный ритуал — все случается само собой, когда двое любят друг друга настолько, что не могут друг без друга жить.

— Подожди, — заметила я несоответствие в его рассказе, — а разве они не должны были умереть в один день? В моем мире нет понятия разделенного сердца, но подобное явление описано в литературе, в разных легендах, и в них влюбленные умирали обязательно в один день, а то и в один час.

Я больше не пыталась опровергнуть его слова, не насмешничала, поэтому и он ответил без раздражения:

— Один из разделивших сердце может жить еще какое-то время, если у него есть очень важное незаконченное дело.

— А какое дело было у твоего деда?

— Он ждал, — вздохнул эльф. — Меня. А когда дождался и передал все, что хотел…

Теперь ясно, что имел в виду Эн-Ферро, говоря, что это может объяснить смерть отца. Если он любил маму так сильно, что разделил с ней свою жизнь, это могло стать причиной. Но как же тогда незаконченное дело? Разве я не была для него этим делом? Неужели я не стоила того, чтобы жить ради меня, быть рядом, растить, воспитывать? Неужели я так мало для него значила?

— Эй, что случилось? Ты… плачешь?

— В глаз что-то попало. — Я смахнула с ресниц слезы, но голос меня выдал.

— А ну-ка стой. — Ил схватил меня за руку. — Что произошло? Только не говори, что тебя так растрогала история моей семьи — ты первая этот разговор завела, и явно неспроста.

— Тебе какое дело? — огрызнулась я, вырывая руку.

— Никакого, — пожал плечами он. — Но пока ты в таком состоянии, я с тобой заниматься не стану.

— Я в порядке, — всхлипнула я. — Сейчас буду в полном порядке.

Нужно успокоиться и перестать, в конце концов, себя жалеть. Если отец посчитал меня незначительной и ненужной, у него были на это причины — он ведь был не кем-нибудь, а драконом, великим и мудрым Хранителем врат, и ему лучше было знать, чего я стою.

От этих мыслей я разрыдалась еще сильней.

— Гал, — вконец оторопел Иоллар, — ну не надо. Терпеть не могу, когда при мне женщины плачут. Ну успокойся, пожалуйста.

За слезами и всхлипываниями я не сразу заметила, что он прижал меня к себе и теперь растерянно гладит по волосам.

— Ну что у тебя случилось? Расскажи, может, легче станет. Неужели я такой дурак бесчувственный и ничего не пойму?

Не такой и дурак. Не такой уж, как оказалось, бесчувственный.

— Это из-за моего отца, — выдавила я сквозь плач.

Ил терпеливо дождался, пока у меня пройдет очередная волна рыданий.

— Он маму очень любил… А она умерла, когда меня рожала. И он потом у-у-умер!

Вот дура. Сама знаю, что дура, а успокоиться не могу.

— И никто не знал, отчего… А потом кто-то сказал: разделенное сердце… И Лайс сказал, что, может, от этого… А ты сказал, что если есть дело важное, то можно жить… А я, значит, не дело? Меня, значит, можно бросить и умирать?

Не знаю, что можно было разобрать из такого рассказа, но эльф понял:

— Так ты сейчас отца жалеешь или себя?

И очень хорошо понял.