Дочь генерального секретаря

- Конечно. Русская борзая...

Они молчали, глядя друг на друга.

- А с вами тогда, - решился Александр, - друг мой был. Не помните? Альберт?

Слезы покатились по ее лицу.

- Что с ним стало?

Девушка схватила его за отворот пальто, она стояла и открывала рот, пытаясь превозмочь судорогу, но сумела только зареветь и опрометью броситься в уходящий поезд. Это было на станции "Проспект Маркса", и они с Инеc возвращались из Дворца бракосочетаний, где им было отказано в регистрации, это было еще до того, как в сюжет вторглись силы, превосходящие убогое советское воображение Александра, - силы международного коммунистического движения.

Проснулся я от грохота.

- А трабахар, Алехандро! А трабахар!

Я сбросил с головы картонку и навернулся так, что листовое железо загудело.

- Е...! - трехэтажное родное замерзло на губах.

Бригадир смотрел с упреком.

- Ты должен молчать по-русски, Алехандро. Не забывай, что здесь ты для всех - юго.

Я свалился на пол и сорвал с себя газеты.

- Югославы тоже... Самовыражаются по-русски.

- Забудь, - сказал Мигель. - Выучи на этот случай парочку французских.

- Par exemple, - сказал Мустафа, - анкюле.* Но мне было не смешно. Гараж был снова забит машинами и газами. Вкус у сигареты, которой он меня утешил, был такой, что после затяжки я вынул из нее огонь и раздавил на полу. Бычок вонял омерзительно, и я заначил его в нагрудный карман до лучших времен. Все собирались в угрюмом молчании, только Васко все ля-ля да ля-ля. Это был наихудший момент, и, разминаясь, я заставлял себя не думать о том, сколько ведер еще предстоит мне сменить до конца.

* Например... вые... в жопу (фр.)

В последнее я окунал руки, как в серную кислоту. В отделе, куда, закончив коридор, я внес стремянку, была только одна сотрудница. Отставив зад и уперевшись локтем, она перелистывала журнал мод. Провокационную позу она не сменила, только покосилась на скрежет. У меня все болело, когда я влезал под потолок. Отсюда я увидел сквозь верхние стекла металлических панелей, что в отделе есть еще начальник. Я его видел в гараже, у него была спортивная машина, весьма его омоложавшая. Сидя в кресле, он ворковал по телефону, а из окна за ним открывался вид на старые дома Курбевуа.

Засмотревшись, я выронил губку, которая сочно шлепнулась об стол секретарши.

- О! - отпрыгнула она.

- Пардон.

Я спустился и вытер стол рукавом. Очаровательная женщина смотрела на меня, как на говно.

- Мадемуазель Ля Гофф, на секунду!..

Она убрала свой "Вог" в ящик и ринулась на зов начальства. Облачко ее духов растаяло.

Я взгромоздился под потолок и отжал губку в серной кислоте. Дома Курбевуа были все так же серы, но под ними мужчина в кресле - он был в бледно-зеленом пиджаке и розовой "бабочке" - разевал по-рыбьи рот, откинувшись так, что я сначала подумал - ему дурно.

Заглянул Мигель.

- Ля гep e финн!

- Тс-с, - приложил я палец к губам. Спустился, вышел и, складывая стремянку, поделился. Но он только пожал плечами.

- Francesas.* Для них это, как...

* Француженки (исп.)

Уборщицы, которые поднимались нам навстречу, тоже были испанки, а с ними мартиниканка, веселая и молодая. Испанки серьезно и вежливо ответили на буэнас диас бригадира, а мартиниканка мне подмигнула: "Салю!"

Мы уже переоделись, а Мигель с Мустафой все оттирали бензиновыми тряпками - сначала ведра изнутри, потом руки. Им с Васко ехать в Версаль, и мы с Али пожали им предплечья.

- Смотри, не опаздывай...

Али заметил, что я держу дистанцию от края платформы, и решил сначала, что от дикости:

- В Москве метро нет?

- Есть.

- Боишься, что столкнут под поезд?

Алжирец недаром был из страны, идущей по пути прогресса. Кое-что соображал.

- Вроде не за что.

- Ха! Столкнули же недавно старика. Не видел во "Франс-суар"? Какой-то косоглазый - ни с того ни с сего. Ударил ногой в спину и в общей панике сбежал.

В вагоне мы держались за общий поручень.

- На танцы пойду сегодня.

- Один?

- Кончита же беременная. Пусть де Фюнеса смотрит. У вас телевизор цветной или черно-белый?

- Никакого.

- Разве? У нас уже цветной. Салю!

ЭТУАЛЬ. Я пересаживаюсь на вторую линию, которую выучил уже наизусть. ТЕРН, МОНСО, РИМ, ПЛЯС КЛИШИ, БЛАНШ, ПИГАЛЬ - где давящие на психику своим цветущим видом выходят туристы из Бундеса - АНВЕР, ЛЯ ШАПЕЛЬ, ЛУИ БЛАН, СТАЛИНГРАД, ЖАН ЖОРЕС, КОЛОНЕЛЬ ФАБЬЕН и наконец БЕЛЬВИЛЬ - что значит, господа, "Прекрасный город"...

На фоне почернелых домов кишит жизнь. Тогда еще квартал китайцы не завоевали, народец был тут всех цветов. Сбывает что-то с рук, сражается в наперстки, в три карты на картонке, толкует на углах о чем-то мизерном и темном, озираясь при этом, будто в планах налет на банк.

На этот "город" я обменял столицу сверхдержавы.