Дочь генерала

— Я часто туда езжу, но каждый раз все меньше узнаю родные места. Южный Бостон меняется.

— Айова совершенно не меняется. Зато я стала другой.

— Ты еще молода и можешь начать гражданскую карьеру.

— Мне нравится моя работа.

— Почему бы тебе не поступить на службу в полицию родной Айовы? Тебя с удовольствием возьмут, им нужны опытные сотрудники.

— Последний уголовник сдох от скуки в Айове десять лет назад. В окружной полиции всего десять полицейских. Я нужна им разве только для того, чтобы варить им кофе.

— Это у тебя неплохо получается.

— Катись к черту, Пол.

Ловко я ее поддел. Что ни говори, трудно выбрать правильный тон разговора с женщиной, которую видел голой и с которой барахтался в постели. После этого невозможно соблюдать невозмутимость и делать вид, что между вами ничего не было. Но и фамильярничать нельзя, поскольку все это в прошлом. Так что приходится придерживать язык и руки, хотя порой так и подмывает отпустить сальную шутку, похлопать по попке или ущипнуть за щечку. Не следует, однако, избегать рукопожатия, можно даже потрепать по плечу или ткнуть пальцем бывшего любовника в живот, как это любила делать Синтия. Вообще следовало бы выпустить учебник по этому вопросу или же издать закон, запрещающий экс-любовникам приближаться друг к другу более чем на сто шагов. Конечно если они не намерены возобновить свои прежние отношения.

— Не могу избавиться от ощущения, что мы так и не выяснили наши отношения до конца, — сказал я.

— А я не могу избавиться от ощущения, что ты просто предпочел не выяснять отношения с моим… с моим женихом и исчез, — выпалила она. — Видимо, я не стою того, чтобы из-за меня наживать неприятности.

— Что за дикость! Этот парень грозился меня убить, поэтому я предпочел проявить благоразумие. Это вовсе не трусость.

— Возможно. Но иногда нужно сражаться за то, чего хочешь добиться. Разве тебя не награждали за храбрость?

Мне это начинало действовать на нервы, поскольку задевало мое мужское самолюбие.

— Да будет вам известно, мисс Санхилл, что я имею Бронзовую Звезду за личную доблесть, проявленную в бою за чертову высоту, до которой мне совершенно не было никакого дела. Но будь я проклят, если стану ломать комедию вам на потеху! — воскликнул я с яростью. — Во всяком случае, что-то не припомню, чтобы вы выражали подобное пожелание.

— Я тогда еще не знала, кто из вас мне нравится больше, — сказала Синтия. — Поэтому решила выбрать того, кто останется в живых.

Я покосился на нее: она улыбалась.

— Это совсем не забавно, Синтия, — сердито заметил я.

— Извини, — потрепала она меня по колену, — мне просто нравится заводить тебя.

Я промолчал, и до самого гарнизона мы не разговаривали.

Вскоре стали появляться первые строения, и на одном из старых бетонных зданий я прочитал надпись: «Школа психологических операций армии США. Посторонним вход запрещен».

— Мы можем заглянуть сюда после встречи с генералом? — спросила Синтия.

— Попытаемся, — ответил я, взглянув на часы.

Нужно было спешить. И не только для того, чтобы раскрыть преступление по горячим следам: у меня было ощущение, что очень скоро начальство в Вашингтоне и Форт-Хадли спохватится и начнет вставлять мне палки в колеса. В ближайшие трое суток здесь будет полно агентов ФБР и СКР, не говоря уже о пронырливых журналистах, которые наверняка уже прикидывают, как быстрее добраться сюда из Атланты.

— Что будем делать с материалами из подвала? — спросила Синтия.

— Не знаю, — ответил я. — Может быть, они нам и не понадобятся. На это я, собственно, и рассчитываю. Пока все пусть остается как есть.

— А если подвалом заинтересуется Ярдли? Если он обнаружит потайную комнату?

— Тогда это станет его проблемой, пусть сам и решает, что делать с подобной информацией. Нам хватит и того, что мы уже видели, чтобы сделать нужные выводы.

— Но там может быть след, который ведет к убийце.

Я уставился в окно на придорожные здания, помолчал с минуту и сказал:

— В этой потайной комнате достаточно компромата, чтобы разрушить жизнь и карьеру многим людям, включая ее родителей. Я уже не говорю о дурной славе самой покойной. Не думаю, что нам следует возвращаться к этой комнате.

— И это говорит Пол Бреннер?

— Да, это говорит Пол Бреннер, всю жизнь прослуживший в армии, а не Пол Бреннер — полицейский.

— О’кей, я поняла. Оставим этот разговор.

— Благодарю. Если бы такое случилось с тобой, я поступил бы так же.

— Спасибо, но мне нечего скрывать.

— Ты замужем?

— А вот это не твое дело!

— Верно.

Наконец мы подъехали к официальной резиденции генерала, большому кирпичному зданию в колониальном стиле, с белыми колоннами. Особняк располагался на восточной окраине гарнизона и был окружен парком, своеобразным оазисом среди убогости и запустения остальной территории: здесь были разбиты цветочные клумбы, росли старинные дубы и магнолии. Называлось это местечко Бомонт.

Раньше это было родовое гнездо клана Бомонт, все еще существующего в округе. Дом семьи Бомонт уцелел во время марша войск Шермана[7] к океану, поскольку стоял в стороне от его маршрута, но был ограблен и разрушен бесчинствующими янки.