Дочь часовых дел мастера

– А полицейские расследовали это дело? И как вору удалось скрыться совсем бесследно? Разве такой редкий камень не опознали бы, если бы кто-то попытался его продать?

– Я знаю об этом не больше твоего, Кит.

Но если честно, судьба «Синего Рэдклиффа» интересовала Леонарда. Китти сказала правильно: камень в украденной подвеске был настолько дорогим и редким, что его мгновенно опознал бы любой ювелир, и тому, кто решил бы держать в секрете его обнаружение и продажу, пришлось бы проявить недюжинную смекалку и хитрость. И потом, драгоценные камни – не сосульки, они не могут взять и растаять: даже распиленный на части, бриллиант все равно где-то существует. Больше того, по слухам, именно похитители «Синего» убили Фанни Браун, чья смерть, в свою очередь, сломила дух Эдварда Рэдклиффа и послала его в затяжное разрушительное пике – теория, которая особенно интересовала Леонарда, не в последнюю очередь потому, что с некоторых пор стала вызывать у него некоторые сомнения.

Пока Леонард готовил, Китти перебирала что-то на деревянном столе посреди кухни. Немного погодя она вышла и, когда Леонард уже нагружал едой поднос, чтобы вынести его наружу, вернулась с сумкой.

Вместе они сели на кованые стулья за кованым столом под кроной дикой яблони.

Теперь Китти была полностью одета. В строгом, скроенном по фигуре костюме она казалась старше своих лет. Она отправлялась на собеседование, рассчитывая занять должность машинистки в страховом агентстве в Холборне. Сначала пешком до Леклейда, а там – она уже договорилась – ее подхватит один из друзей отца и отвезет в Лондон на машине.

Если она получит эту работу, ей придется перебраться в Лондон. Леонард надеялся, что так и будет. Это было ее четвертое собеседование за четыре недели.

– …Не твоя старушка, конечно, кто-то другой.

Леонард посмотрел на нее; от волнения Китти всегда впадала в болтливость, и он давно перестал ее слушать.

– Я знаю, ты кого-то встретил. Такой рассеянный – больше, чем всегда. Скажи мне… кто она, Ленни?

– Ты о чем?

– О женщине. Я слышала, прошлой ночью ты говорил во сне.

Леонард почувствовал, как кровь прилила к его лицу.

– Ты покраснел.

– Нет.

– Ты увиливаешь.

– Просто я занят, вот и все.

– Ну, как скажешь. – Китти достала из сумки портсигар и вынула из него сигарету. Закурив, она выдохнула облачко дыма, потом, разгоняя его, рассеянно повела перед собой правой рукой. Леонард заметил, как на ее пальце вспыхнул тонкий золотой ободок. – Тебе никогда не хочется заглянуть в будущее?

– Нет.

– Никогда?

Пес ткнулся головой в колено Леонарду и уронил у его ног мячик. Странно, откуда он его взял? Похоже, кто-то из ребятишек в лагере у реки будет огорчен.

Леонард поднял игрушку и запустил ее подальше, а сам стал смотреть, как Пес мчится за ней, не разбирая дороги, через цветы и травы, прямо к Хафостедскому ручью.

У Леонарда никого не было – в том смысле, который Китти вкладывала в это слово, – и все же он не мог отрицать, что в его жизни что-то происходит. Весь месяц в Берчвуде ему снились невероятно яркие сны. Это началось с первого дня, вернее, ночи: закрывая глаза, он погружался в немыслимую смесь холстов и красок, природы и красоты, а когда выныривал на поверхность, почти не сомневался, что там, в том мире, он сейчас подглядел ответы на главные вопросы бытия. И вдруг его сны изменились, в один миг: теперь к нему приходила какая-то женщина. Точнее, не какая-то, а одна из натурщиц Рэдклиффа. Во сне она говорила с ним; обращалась к нему так, точно он был наполовину самим собой, а наполовину Рэдклиффом, но, просыпаясь, он не мог вспомнить ни слова.

Конечно, причиной всему был дом, впитавший и сохранивший столько страсти и творческой энергии прежнего владельца, дом, который тот обессмертил в своих письмах; неудивительно, что Леонард, и без того склонный к навязчивым идеям, подсознательно стал входить в роль Рэдклиффа, видеть мир его глазами, прежде всего во сне.

Но Китти он ничего такого не скажет: легко представить, как сложится такой разговор. «Знаешь, Китти, мне кажется, я влюблен в женщину по имени Лили Миллингтон. Я никогда не видел ее живьем, никогда не говорил с ней. Скорее всего, она давно умерла, а если нет, то сделалась древней старухой; не исключено, что при жизни она промышляла кражей драгоценностей. Но я никак не могу перестать думать о ней, а ночами она приходит ко мне во сне». Леонард точно знал, что ответит на это Китти. Скажет, что это не сны, а галлюцинации и что ему давно пора завязать.

Китти не скрывала своего отношения к трубке. Бесполезно было объяснять ей, что опиум избавлял его от ночных кошмаров: сырой, холодный окоп, кругом вонь, грохот рвет барабанные перепонки, раскалывает череп изнутри, а он беспомощно наблюдает, как его друзья, его брат бегут сквозь дым и грязь навстречу своему концу. И если теперь ночами вместо Тома он видит ту женщину с картины… какая в этом беда?