Дочь болотного царя

Оттого, что этот человек обнажен, мне не по себе. Нетрудно догадаться, что он не готовил завтрак нагишом, когда с ним столкнулся отец. Так же нетрудно понять, почему на мертвеце нет одежды: отец заставил его раздеться перед тем, как выстрелил. Этот человек знал, что скоро умрет, но отец еще и унизил его в последние минуты перед смертью. Ну конечно, у отца всегда были садистские наклонности. Сомневаюсь, что тринадцать лет в тюрьме строгого режима смягчили его нрав.

Но даже больше, чем способ убийства этого старика, меня беспокоит то, что отцу вовсе незачем было его убивать. Он мог привязать его к стулу, заткнуть ему рот кляпом, если не хотел слушать его протесты, приготовить себе что-нибудь поесть, переодеться, вздремнуть, поиграть в карты, послушать музыку, в конце концов, просто побродить по хижине, пока поисковые партии прочесывают кусты на болоте, а затем снова двинуться в путь, когда стемнеет. Рано или поздно старика нашли бы, скорее всего, через пару дней, сразу после того, как поисковая группа поняла бы, что их обвели вокруг пальца и намеренно увели на север. А если бы старик оказался находчивым, то придумал бы, как освободиться. Но вместо этого отец заставил его раздеться, встать на колени и умолять не убивать его. А потом выстрелил ему в затылок.

Я достаю телефон. Сети нет. Все равно пытаюсь набрать «девять один один». Иногда звонок или сообщение все же проходят. Но на этот раз нет. Зато у меня на экране появляются уведомления о сообщениях. Четыре эсэмэс от Стивена:

«Где ты?»

«Ты в порядке?»

«Перезвони».

«Возвращайся домой. Пож. Нам надо поговорить».

Я перечитываю первое сообщение, а затем смотрю вниз, на тело. Где я? Стивен точно не хотел бы этого знать.

Прохожу через кухню и поднимаю трубку городского телефона. Гудков нет. То ли хозяин дома не платил за него, то ли мой отец перерезал провод, это уже не важно. Я выхожу на улицу и иду к дороге с телефоном в руке, надеясь поймать сигнал. Даже не пытаюсь искать следы или любые другие признаки того, что здесь был мой отец. В какую бы игру он ни играл, с меня хватит. Я буду ехать вперед, пока не попаду в зону мобильной связи, а затем отправлюсь прямо в полицейский участок и сообщу об убийстве лично, если понадобится. А после этого сразу вернусь домой, к мужу. В полиции не обрадуются, узнав, что я отправилась на поиски отца, да и Стивену это не понравится, но это меньшая из моих проблем. Стивен, наверное, думает, что мы легко сможем двигаться дальше, если оба скажем «Прости, я люблю тебя», но я лучше знаю, что к чему. На задворках его сознания всегда будет жить мысль о том, что отец его жены – очень плохой человек. Стивен может притворяться, что ничего не изменилось. Он может даже себя одурачить и внушить себе, что это правда. Но в реальности он никогда не забудет, что половина моих генов принадлежит моему отцу. Наверное, он сейчас сидит за компьютером и читает все, что есть в интернете о Болотном Царе и его дочери.

Если СМИ налетят на меня снова, то в этот раз все будет намного хуже из-за девочек. Мы со Стивеном, конечно, попытаемся уберечь их от внимания, но с таким же успехом можно попытаться удержать водопад. Мэри, возможно, справится со славой. Но вот Айрис вряд ли. Как бы там ни было, когда-нибудь Айрис и Мэри узнают все обо мне, о моих родителях и о том, как омерзительно их дедушка поступил с бабушкой. Все есть в интернете, включая ту дурацкую обложку журнала «Пипл». Им нужно только воспользоваться браузером.

Я лишь надеюсь, что, когда это время придет, мои девочки поймут: я пыталась быть лучшей матерью, чем моя. Понимаю, как ей было тяжело, когда мы ушли с болота. Она вернулась в мир, который все это время продолжал жить без нее. Дети, с которыми она ходила в школу, выросли, вступили в брак и обзавелись собственными детьми или вообще переехали куда-то. Трудно сказать, как сложилась бы ее судьба без той славы, которую принесло ей похищение. Наверное, закончив старшую школу, она вышла бы замуж, родила одного за другим двух или трех детей, жила бы в трейлере на заднем дворе у своих родителей или в чьей-нибудь брошенной хижине, мыла бы посуду, убирала в доме, готовила ужин и гладила белье, в то время как ее муж развозил бы пиццу или пилил лес. Если подумать, такая жизнь не особенно отличалась бы от ее жизни на болоте. Если это звучит слишком грубо, вспомните о том, что маме было всего двадцать восемь, когда она покинула болото. Она могла бы закончить учебу, вылепить из себя что-то. Я понимаю, что отец похитил ее в очень уязвимом возрасте. Знаю, как ужасно сказывается на детях жизнь в неволе. Плен тормозит их в тот самый момент, когда они должны повзрослеть эмоционально и интеллектуально. Я часто задумывалась о том, для кого на самом деле мама смастерила ту куклу на мой пятый день рождения, – для меня или для себя.