Дочь

– Мне удалось кое-что выяснить, – продолжает Майкл. – Увидимся через пару часов.

Я иду к дому в смятении. Что он выяснил? Если Йошка, которого я видела, тот самый, из списка наркодилеров, и если он ее увел, это хорошо или плохо?

«Плохо, очень плохо», – отвечает мой внутренний голос.

Чем я могла его обидеть тогда в кабинете? Может быть, сказала что-то о сестре? Я растапливаю камин, чтобы к приезду Майкла в доме было тепло. На подарке Тео мерцают отблески пламени. Сейчас меня притягивает центральное фото. Я смотрю на него как будто в первый раз. Особенно меня удивляет ее рот, чуть скривившийся в насмешливой улыбке. Этого я прежде не замечала. Я быстро пробегаю глазами по другим фотографиям. Мое внимание привлекает та, что в углу, из «лесной серии», среди осенних ветвей. А вот еще, где Наоми на каникулах. Из последних. Наоми снята в профиль, глаза слегка прищурены. О чем она тогда думала? Помню, она была спокойнее, чем обычно. Передавала сообщения по мобильнику, иногда склонялась над тетрадкой, с которой не расставалась. С братьями не ссорилась и не ходила со мной за покупками. Тэд заметил тогда, что она стала задумчивой. В чем было дело, я так и не узнала. Вот фотография, которую Тео сделал на встрече прошлого Нового года. Мне и прежде бросалось в глаза напряженное выражение ее лица, но теперь видно: она выглядит какой-то странно решительной, чего я прежде не замечала. И меня бросает в дрожь. Неужели у нее уже тогда созрело решение сбежать? И, когда представилась возможность, она сделала это, не задумываясь?

Майкл звонит в дверь. Я открываю, он входит, быстро целует меня, затем снимает куртку. Медленно, мне кажется, слишком медленно. Проходит секунда, другая. Вот сейчас я узнаю.

Мы заходим в гостиную, он открывает кейс, вытаскивает фотографию. Я моментально его узнаю. Ехидные глаза, высокие скулы – красивый парень, даже на снимке для документа.

Я не хочу, чтобы это был он. У него вид коварного соблазнителя.

– Да, это он приходил ко мне на прием, – говорю я и поспешно добавляю: – Но ведь это не значит, что Наоми у него, разве не так?

– К сожалению, кое-что его с ней связывает, – говорит Майкл. – Сведения, которые он указал о себе в бланке регистрации в вашей клинике, оказались фальшивыми. Но этот человек попадался мне прежде на глаза.

– Где? – спрашиваю я, хотя и без того ясно, что с продавцами наркотиков полиция регулярно сталкивается где угодно.

– В больнице, – отвечает он.

– Какой?

Майкл называет больницу, где работает Тэд.

– Он цыган. Летом две тысячи девятого они всей семьей, а может, и табором, не знаю, устроили в больнице скандал. В результате вызывали полицию.

– А в чем было дело?

– Операция девочки, наверное чьей-то дочки или внучки, прошла неудачно. – Майкл замолкает и берет мою руку: – Ее оперировали в отделении нейрохирургии.

Кажется, это было в июне или июле две тысячи девятого. Помню только, что стояла жара.

– У меня на работе неприятности, – сообщил Тэд убитым голосом. – Серьезный промах.

Не помню, чтобы он когда-нибудь прежде говорил о своих промахах. Жаль, что я тогда слушала его вполуха. Потому что собирала вещи для мальчиков. По списку. Им предстоял поход на приз герцога Эдинбургского – в Атласские горы, всей школой.

Тэд пришел домой необычно рано и лег на кровать. Узел галстука был расслаблен, рукава рубашки закатаны.

– И что за промах, дорогой? – спросила я, роясь в шкафу в поисках шерстяных носков, более удобных для туристических ботинок.

– Оперировали девочку с синдромом Гурлер. Ну, деформация скелета и прочие радости. Короче, у нее был горб.

Он говорил медленно. Я думала, что это от усталости. День был тяжелый. Потом заглянула в список: крем от солнца, широкополые шляпы и вязаные шапочки. Ведь ночью в горах холодно.

– Синдром Гу́рлер… да-да, припоминаю, – я посмотрела на него и снова повернулась к шкафу. – Лизосомная болезнь накопления. Аномальный недостаток фермента, когда продукты метаболизма накапливаются в позвоночнике и печени. – Удивительно, что я до сих пор помнила кое-что, хотя экзамены сдавала много лет назад.

Кажется, в тот момент Тэд вскочил с кровати и заходил по комнате.

– Оперировал Мартин, с моего разрешения. Куда денешься, ему нужно приобретать опыт. И операция прошла неудачно.

– Жаль, – сказала я, не отрывая глаз от списка. Затем добавила к стопкам на кровати пару толстовок.

– А теперь получается, что виноват я. Тем более что это случилось во время моего дежурства, – он сел на край кровати и спрятал лицо в ладонях. – Дело может дойти до суда.

– Какой ужас, дорогой. Бедные родители. Но ты не виноват, и это можно будет легко доказать, – я села рядом, взяла его руку, продолжая думать, не забыла ли чего из списка.

– Но меня будут обвинять. Морально и юридически.

Он убрал руку, и я встала.

– Я почти закончила, дорогой. За ужином поговорим об этом. А пока посиди, постарайся успокоиться.

Но пока я заканчивала собирать вещи и возилась с ужином, ему позвонили и вызвали в больницу. Так что пришлось ужинать одной. А потом он больше об этом не вспоминал, и все забылось.