Дочь

Я поворачиваю голову и вижу перед собой совершенно чужого человека. Все незнакомо – щетина, никотиновые пятна на пальцах, длинные волосы, на губах странная улыбка. Мужчина среднего возраста, но выглядит старше, усталый и чем-то удрученный. Возможно, совершил промах и жалеет об этом.

– Я хочу сказать, что… у меня с Бет действительно все кончено.

– Отправляйся в паб, – говорю я. – Он работает, и там тебя накормят. Когда надумаешь лечь спать, возвращайся.

После его ухода я звоню Майклу, но он не отвечает. Иду в пристройку. Там холод и беспорядок, хотя обычно я этого не замечаю. Рисовать мне не хочется. Я кручусь там некоторое время, кое-что убираю и ухожу.

В эту ночь мне снится Наоми, со смехом швыряющая битое стекло о стену горящей кухни Бет. Смех меня будит, и через какое-то время выясняется, что это крики чаек, пристроившихся на крыше. Потом я долго лежу в темноте, перебирая в уме факты более чем годичной давности. Кое-что изменилось. Добавился кетамин, взлом квартиры Бет. Я многого не знала и не замечала. Не видела, что происходит с Эдом. А ведь он был на грани гибели.

Понимая, что заснуть не удастся, я встаю, спускаюсь в темноте вниз, завариваю чай. Альбом с рисунками лежит раскрытый, обложкой вверх. Наверное, его смотрел Тэд и ничего интересного для себя не нашел. Его мокрое пальто брошено на спинку стула, с рукавов натекла небольшая лужица. Я не слышала, как он вернулся из паба и поднялся наверх.

Открываю дверь в сад, смотрю в темноту. Тихо, шторм унялся. Я закрываю дверь и сажусь на пол, прижав спину к обогревателю. Рядом – кружка в чаем. Скальпель нарисовать легко; труднее передать дрожь пальцев.

Бристоль, 2009

Одиннадцать дней спустя

Эд вырвал руку и опустил рукав. Я попробовала его обнять.

– Что с тобой происходит?

Он поежился и отстранился.

– Но я хочу помочь.

Эд двинулся в гостиную, сел на диван и откинул голову, глядя в потолок. Я устроилась рядом.

– Ты можешь сказать, что происходит?

Он устремил на меня свои печальные глаза.

– Не говори папе.

– Ты брал лекарства из моей медицинской сумки?

Он не ответил.

– Но чтобы сделать такое, – я показала на его руки, – тех препаратов недостаточно.

Когда я снова попробовала закатать ему рукав, он отдернул руку с небольшим стоном. Мне показалось, что там есть припухлость.

– Давай поедим, а потом я посмотрю. Это может быть нарыв.

Мы молча поели. Он жевал, глядя перед собой в пространство.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила я после кофе.

– Дерьмово.

– И давно это?

– Не знаю.

– Как часто?

– По надобности. – Он выдавливал из себя слова, словно каждое доставляло ему боль.

– И что ты принимаешь?

– Разное. – Он понизил голос до шепота, и мне пришлось наклониться. – Большей частью кетамин.

Мне стало дурно.

– Где берешь?

Он усмехнулся.

– Есть один человек в клубе.

– А как подсел?

– Как, как… сам не знаю… просто случилось.

– Но почему?

– Черт его знает. Может быть, Тео… Наоми…

– Ну, Наоми – это как-то понятно. Тебя угнетает чувство вины. А Тео при чем?

– Отстань, мама, – он начал качать ногой вверх-вниз.

Я оглядела комнату, как будто инструменты, которые бы помогли разрешить ситуацию, находились где-то здесь. В буфете на верхней полке.

– Но ты не виноват, я же тебе много раз это говорила.

– Мама, отстань.

– А деньги? Откуда у тебя деньги, Эд?

Он задергал ногой быстрее, затем вскочил и направился к лестнице.

– Ты куда?

– На Северный полюс.

Наверху хлопнула дверь, и я осталась сидеть в звенящей тишине, как после взрыва. Но это звенело в моей голове. Я смотрела на свои руки, еще вполне крепкие. Чего только они не делали! Принимали младенцев, вставляли катетеры и капельницы, зашивали кожу. Теперь вот ими мне предстояло оперировать собственного сына. Но я справлюсь.

Эд сидел, опершись на спинку кровати, с наушниками на голове. На коленях книга. Увидев меня, начал быстро листать страницы. Я села на кровать, и он резко отодвинулся.

– Пожалуйста, послушай меня внимательно.

Он напрягся и перестал переворачивать страницы.

– Родители в таких случаях немедленно сообщают в школу. А некоторые и в полицию. И то, и другое будет связано с неприятными для тебя процедурами. Но я предлагаю договориться.

Он снял наушники.

– Если ты согласишься пойти в реабилитационный центр, мы не будем сообщать ни в школу, ни в полицию. И конечно, тебе придется кое-что нам рассказать.

Он долго молчал, глядя на меня. Затем перевел взгляд на книгу на коленях.

– Мне нужно будет уйти из школы?

– Разумеется. Ведь ты поселишься в реабилитационном центре.

Он откинулся на спину и закрыл глаза.

Я осторожно завернула его рукав. Да, там была солидная припухлость величиной с небольшую сливу.

– Это опасно, Эд. Нам нужно срочно ехать в травмпункт.

– Сделай это сама.