Дочь

Он ушел, а я долго сидела за столом с закрытыми глазами. Его слова отдавались эхом в тишине. Затем наконец я взяла трубку и набрала номер больницы. Попросила соединить с отделением нейрохирургии. Было уже поздно, но сотрудник-мужчина ответил сразу. По голосу чувствовалось, что молодой. Я назвала себя и сказала, что Тэд попросил проверить время, когда началась операция в прошлый четверг вечером. Он забыл записать, сколько она длилась, а это нужно для учета. Я произносила слова мягко, как будто заранее отрепетировала. Он отошел и минуты через три вернулся.

– Извините, что заставил вас ждать, доктор Малколм. Решил проверить дважды. Вы, случайно, не перепутали четверг с понедельником?

– Нет, он назвал четверг, – ответила я. Мое сердце заколотилось.

– Но в четверг оперировал только мистер Пател. Операцию мистера Малколма отменили. А сколько длилась операция мистера Малколма в понедельник, я смогу вам сказать, если вы перезвоните через несколько минут.

– Спасибо. Он сам позвонит, если сочтет нужным.

Положив трубку, я поднялась наверх и села в кресло рядом со своим спящим мужем. Я смотрела на него не мигая до тех пор, пока лицо его не стало расплываться. В конце концов он начал казаться мне совершенно незнакомым мужчиной, неизвестно как попавшим в нашу спальню.

Глава 19

Дорсет, 2010

Тринадцать месяцев спустя

У входа в вокзал Дорчестера дети поют рождественские гимны. Ими руководит статная седая женщина. На детях шапочки Санта-Клаусов. Эта женщина чем-то напоминает мне меня саму, в том смысле, что сравнительно недавно я принадлежала к ее миру, где у каждого есть обязанности. А теперь у меня нет никаких. И моя роль в жизни урезана. Только мать, уже не жена. А в графе род занятий следовало бы написать: художница.

Детское пение доносится до меня, когда я иду по платформе номер один, куда прибывает поезд, в котором едут Эд и Софи. Его отпустили на Рождество.

Через несколько минут поезд с шумом подходит к платформе, двери отрываются. Я шарю глазами, ища в толпе сына, и тихо вскрикиваю, когда чьи-то руки обнимают меня сзади.

– Эд.

Он смеется. Подумать только, смеется! Я много месяцев не видела его улыбки. Он небрит, живые карие глаза сияют, волосы чистые – он отрастил их. На плечах рюкзак и гитара. Эд поворачивается и обнимает девушку, прячущуюся за его спиной.

– Мам, это Софи. Соф, это мама.

Она выходит вперед, и серое здание вокзала становится светлее. Коротко подстриженные ярко-рыжие волосы, большие зеленые глаза, зеленая вязаная куртка, синие в полоску перчатки, оранжевая шапка, желтые ботинки. В одной ноздре поблескивает маленькое серебряное колечко. На плече вместе с рюкзаком висит аккордеон. Лицо очень симпатичное, спокойное.

Я беру ее руку в перчатке в свои.

– Здравствуй, Софи.

Она улыбается и становится еще светлее.

– Здравствуйте.

– Нам повезло, что ее отпустили, – говорит Эд, глядя на Софи. – Мы уже думали, что ничего не выйдет. Но обошлось.

– Спасибо за приглашение, – произносит она, и я улавливаю в ее речи легкий ирландский акцент.

По дороге в коттедж Эд сидит, близко придвинувшись к Софи, и показывает ей все местные достопримечательности. Я говорю им, что, может быть, сегодня попозже приедет Тео с другом. Его зовут Сэм. Эд спрашивает, стоит ли нам ожидать отца. Я отвечаю, что он должен прилететь из Йоханнесбурга завтра или послезавтра.

– Далековато он забрался, чтобы провести отпуск, – отзывается Эд, пожимая плечами.

Мне казалось, что Тэд переписывается с сыновьями и они в курсе его дел. Но, видимо, ничего не изменилось. Он ведь был постоянно занят, когда они росли. Ни разу не посетил ни одного родительского собрания, пропускал дни рождения и другие праздники. Я к этому привыкла. А теперь, после нашего разрыва, мне вообще должно быть безразлично, чем он занимается. Однако все равно неприятно, что отец так равнодушен к сыновьям.

– Он не в отпуске, а на конференции, – говорю я.

– Какая разница.

Я смотрю в зеркало заднего вида. Нет, Эд по-прежнему весел, улыбается, обнимает Софи. Возможно, гордится, какая важная персона у него отец.

– Завидую твоему папе, – подает голос Софи. – Работать в Африке так интересно.

– Это конференция, – повторяю я. – Всего две недели. Постоянно он работает в Бристоле.

– А Софи работает в «Международной амнистии», – сообщает Эд.

– Впечатляет.

Она в зеркале с улыбкой пожимает плечами.

– Я переводчица. Немецкий и французский.

– Они с братом полиглоты. Часто, когда хотят что-то сказать обо мне, переходят на какой-нибудь иностранный.

– А ты иногда так погружен в себя, что не услышал бы, даже если бы мы говорили о тебе на чистом английском. Видимо, это свойство врачей, даже будущих. Они слишком сосредоточены на своих мыслях. – Ее певучий акцент очень мил.

Они оба смеются. Видимо, это какая-то их старая шутка.