ДОЧЬ

— Что такое? Зачем я вам? — спросила Вера Николаевна, отделившись от толпы, собравшейся у выхода. — Что вам нужно?

— Вы свободны. Можете отправляться домой! Бледное худенькое личико старушки побагровело:

— Почему я свободна, почему только я одна могу ехать домой?

— У меня особый приказ вас не арестовывать. Вы свободны!

— Но я не хочу быть свободной! — закричала старая революционерка. — Не хочу, арестуйте меня со всеми. Если они — мои друзья — виновны, то и я с ними! Я член комитета!

— Это меня не касается, гражданка! — и чекист отвернулся и повел нас всех к автомобилям, в которые нас и погрузили.

Некоторые члены комитета просидели несколько дней, другие — несколько месяцев, но мы так и не узнали, почему мы были арестованы.

Должно быть, за то, что хотели помочь голодающим.

Со мной в камере оказалась очень интересная сожительница — Е. Д. Кускова — жена профессора–экономиста Прокоповича, известная в России журналистка.

Мы и не заметили, как прошел день в разговорах о нашем аресте, о прошлом России, о работах по кооперации, которой я в свое время очень интересовалась, организовывая в Ясной Поляне и ее округе кооперативные лавки, кредитные общества, кооперативные молочные, пчеловодные, сельскохозяйственные артели, позднее уничтоженные большевиками.

Вечером, когда принесли ужин, в камеру пришел надзиратель.

— Товарищ Василий! — воскликнула я с радостью.

— Здравствуйте, гражданка Толстая. Рад вас видеть! — и он крепко сжал мою руку. — Опять к нам попали? — и он подал мне маленький пакетик.

— Гостинцы вам принес, узнал, что вы здесь.

Кускова смотрела на эту сцену с недоумением и ужасом. Что такое? Почему я радуюсь и трясу руку коммунисту? Мне пришлось ей рассказать, как это случилось.

Во время моего прежнего сидения на Лубянке номер два товарищ Василий приходил в камеру, и это он предупреждал меня, что доктор Петровская «наседка»[79] и чтобы я была с ней осторожна. Он же рассказал тогда, что рядом с нами в камере сидел Виноградский, который, как мы узнали впоследствии, был советским осведомителем и шпионом.

Когда я покидала тюрьму, я дала товарищу Василию свой адрес, и он пришел ко мне и, пока мы пили чай, рассказал мне всю свою историю: как он попал в надзиратели и как тяжко ему было работать в Чека.

— А почему не уходите? — спросила я.

— Невозможно, расстреляют! — ответил он печально. — Гадкая, противная работа. В деревне дом есть, старики мои еще живы, может быть, когда–нибудь и вырвусь из ада этого.

И вот он, узнав, что я в заключении, пришел и принес мне конфет. И я была ему рада…

Меня скоро выпустили. Я вернулась в Ясную Поляну к своим обязанностям.

ШКОЛА [80]

Надо было что–то делать, Я ездила в Москву, стараясь получить ассигновку на школу. Я сомневалась, что специалистка–педагог, заведующая отделом, могла бы мне помочь. В черном, хорошо сшитом английском костюме, простая, но, видимо, умная, она внимательно меня слушала, и по тонким губам ее пробегала чуть заметная насмешливая улыбка.

Я была очень рада, чго помощником ее оказался наш старый известный педагог.

— Вы просите денег на школу, — сказала заведующая, — почему? Какова ваша роль в этом деле?

— Я организовываю школу.

— Понимаю, но официально?

— Я хранитель Музея–усадьбы в Ясной Поляне, мне вменено в обязанность создать в Ясной Поляне куль…

— Знаю, но по Главсоцвосу[81] вы не служите?

— Нет.

— Простите, но чем же вы живете, вы же не можете жить на жалованье музейного отдела?

— Нет. Я зарабатываю пчелами.

— Что?! Почему пчелами?

— Продаю мед. Единственная собственность, которую нам, Толстым, оставили, — это пасека. Каждый раз, когда я приезжаю в Москву, я захватываю с собой липовку с медом, а то и две и продаю знакомым!..

— Ха, ха, ха! — вдруг разразился хохотом маститый педагог, сотрясая громадный просторный живот. — Нельзя ли купить у вас меда?

— Можно, но я не понимаю, почему вы смеетесь, вы бы попробовали потаскать на себе этот мед из Ясной Поляны в Москву. В некоторых липовках больше пуда.

— Ну так мы вас назначим заведующей, — сказала тонкогубая, пряча улыбку.

— Но у меня нет ни диплома, ни педагогических знаний…

— Ничего! Фактически вы уже заведуете школой. И мне назначили жалованье — сорок два с полтиной в месяц. Школа была зачислена в сеть школ Главсоцвоса. Утвердили штаты, дали немного денег на оборудование и постройку новой школы.

Я ушла с головой в это дело, и чем дальше, тем больше оно увлекало меня. Появлялись новые сотрудники; все они, так же как и я, со страстью отдавались новой организации. Мы не считали часов, не жалели сил, с утра до поздней ночи мы вертелись в бешеном водовороте.

Думаю, что ни в одной стране люди не работают с такой безудержной, бескорыстной страстью, как в России. После революции это свойство русской интеллигенции еще усилилось. Только благодаря оставшейся в России интеллигенции не погибла русская культура: уцелели кое–какие традиции, сохранились некоторые памятники искусства и старины, существуют еще научные труды, литературные изыскания.