ДОЧЬ

— Варвары, — орал художник, на другой день увидев свои картины, — тоже культурными людьми называются. Это профанация искусства, низость, подлость!

И когда я уехала на фронт, художник снова раздел всех своих женщин.

ГОСПИТАЛЬ НА 400 КОЕК

Закончив организацию школ–столовых, я передала их своей невестке — жене моего брата Ильи — Софье Николаевне Толстой. А мне было приказано немедленно организовать подвижной санитарный отряд Всероссийского Земского Союза с тремя летучками и базой.

Надо было запастись продуктами, организовать санитарный транспорт, пригласить 8 врачей, хозяйственный и административный персонал, около 30 сестер милосердия, и все это по распоряжению главного уполномоченного в течение 10 дней.

Я не слезала с автомобиля. К счастью, ко мне перешла часть медицинского персонала, работавшего со мной в Турции и в детских столовых. Старшим врачом был назначен мой большой друг — бывший врач моего отца Д. В. Никитин, с которым я работала в Ясной Поляне в организованной мной амбулатории и в начале войны в его Звенигородской больнице, женщина–врач, с которой я работала как сестра в санитарном поезде, и несколько сестер из турецкого отряда.

Команду — около 250 человек — я получила немедленно. Но самое трудное оказалось получить лошадей. Я пошла к начальнику транспорта.

— Мне нужно срочно получить 300 лошадей, — говорю я ему. — По распоряжению главного уполномоченного отряд должен выйти на фронт через неделю.

Довольно неприятное его лицо покраснело, скривился рот от злости: «Лошадей нет! Я вам уже раз сказал…» Неприятный был человек.

— Должны быть!

— Это ваше дело! А лошадей нет! Сколько раз прикажете вам повторять, — он стал что–то писать, не обращая на меня внимания.

— А я вам приказываю на основании распоряжения главного уполномоченного немедленно дать мне лошадей.

Я разозлилась да так хватила рукой по столу, не видя по близорукости иглу, на которую накалывают бумаги, что проткнула руку насквозь. Я вырвала иглу из руки, кровь залила письменный стол. Он перепугался.

— Что сделать? Как вам помочь? Вызвать доктора?

— Не надо. Дайте лошадей.

Лошадей я получила. Но это были полудикие степные киргизы. Пришлось их вместе с командой объезжать.

И вот я опять верхом на лошади. Подо мной небольшой, горячий пегий киргиз, не плохой, но хуже моего кавказского кабардинца Алагеза. Я еду, как полагается, впереди отряда.

Мне холодно, трясет, хотя воздух теплый — весна. Немного не доезжая Молодечно, останавливаемся в сосновом лесу. Пока команда разбивала палатки, я была уже почти без сознания. Меня трясло, болела голова, ломило все тело. Наконец уложили меня на койку. Сестры накрыли меня несколькими одеялами, поставили градусник. Больше 41°. Тропическая малярия. Наутро слабость, но надо идти дальше, и я опять на коне.

Отряд делится на летучки, которые идут в трех разных направлениях, база недалеко от Молодечно.

И началась работа. Привозили раненых и больных с передовых позиций, перевязывали и отправляли в тыл.

Начальникам летучек было приказано устраивать ночные тревоги. Персонал был недоволен, что их иногда будили по ночам, сестры ворчали, но после нескольких тревог мы, наконец, добились, что через 20 минут после приказа отряд был готов к выступлению. Хомуты висели возле каждой пары лошадей. Каждый санитар и каждая сестра знали, как собрать палатки, оборудование, медикаменты.

И было все спокойно, пока снова не получили приказ от командующего дивизией — в три дня развернуть в Залесье под Сморгонью госпиталь на 400 коек.

— Невозможно, — говорю я главному нашему уполномоченному В. В. Вырубову. — Как я могу в такое короткое время достать большие палатки для госпиталя, кровати, оборудование, хирургические палатки…

Вырубов засмеялся:

— И вы мне это говорите… Александра Львовна, а если наступление…

— Слушаюсь. Будет сделано.

И опять трое суток я не вылезала из автомобиля. Я загоняла наших двух шоферов, Черенкова — молодого славного русского парня, и старшего шофера, поляка — пана Ковальского, которые ездили со мной по очереди.

Молодечко, Минск… С трудом выпрашиваю оборудование, опять неприятные разговоры с начальником транспорта — я требую добавочных лошадей.

Но на четвертый день я доложила Вырубову, что госпиталь на 400 коек развернут и мы готовы принимать больных и раненых.

На фронте было тихо. Шла обычная работа, привозили больных, раненых. Немецкие аэропланы пролетали над нами и изредка бросали бомбы недалеко от нашего отряда. Помню одну ночь. Я собиралась идти спать. И вдруг знакомый шум аэропланов ближе, ближе. Где–то разорвалась одна бомба, другая. В одном белье, разутые, взлохмаченные санитары, побросав больных, бежали в блиндаж. Впереди всех летел наш пес Рябчик. Он панически боялся обстрелов и при первом звуке летящего аэроплана первый мчался в блиндаж.

— Куда?! — заорала я не своим голосом. — Больных бросать? Обратно! Под ружье, мерзавцы!.. — Не помню, что я еще кричала.