Я тогда верила еще в то, что люди руководствуются логикой, я тогда еще сомневалась в том, что теперь я уже твердо знаю, что люди верят только в то, во что им хочется верить. Мне было обидно, что русские эмигранты не соединятся в едином дружном протесте против зверств советской власти, как это делают евреи, протестуя против зверств только что захватившего власть Гитлера. Ведь устроили же 20 000 евреев в Нью—Йорке грандиозный протест против гитлеровских зверств, которые принимали все более ужасающие формы и размеры. Увольнялись все еврейские интеллигентные работники, конфисковались деньги и имущество евреев, в том числе конфисковали деньги Эйнштейна. Справедливое возмущение против наци и Гитлера росло в Америке. Почему же такое же, еще большее возмущение не растет против Советов? Наоборот, все чаще и чаще, настойчивее и настойчивее растут слухи о том, что новый президент Рузвельт, поддержанный либеральными кругами Америки, признает советскую власть. Президент Рузвельт хочет мира, президент Рузвельт обращается к 54 нациям, включая Советскую Россию, предлагая разоружение и соглашение о ненападении. И я продолжала наивно верить, что все это увлечение высокими идеями, миролюбивыми предложениями советского правительства, сочувствие испанским лоялистам происходит только по незнанию. Стоит людям узнать действительную правду, и люди поймут, что Советы злейшие враги капиталистической Америки, что испанские лоялисты не что иное, как шайка большевистских наймитов–агентов.
И я писала и говорила всем тем, кто, по–моему, имел влияние и вес. Писала квакерам, секретарю их организации, Кларенсу Пикету, прося квакеров протестовать против зверств на Кубани и против признания советской власти Америкой.
Пикет ответил, что у квакеров будет собрание 22 марта 1933 года. «Американские квакеры глубоко проникнуты значительностью дела, которое я представляю».
На этом собрании в Филадельфии было человек 30. Сначала, по обычаю квакеров, все склонили головы в молчаливой молитве. Вероятно, я молилась, потому что когда я встала и заговорила о страданиях русского народа, о голоде, ссылках, расстрелах, то говорила не я, а кто–то во мне. Я почти физически ощущала, переживала страдания своего народа. Я говорила минут двадцать и под конец так разволновалась, что перехватило дыхание и говорить я больше не могла…
Квакеры молчали.
— Мы вам сообщим наше решение, — сказал мне Кларенс Пикет.
Затем я получила от него письмо следующего содержания:
Дорогой Друг,
Я получил ваше письмо и документ, который вы приготовили для печати. Как вы могли уже заметить, он привлек внимание в печати Филадельфии.
Одно обстоятельство смущает меня в данное время. Я, конечно, полностью возражаю против тех преследований, которым теперешнее правительство подвергает как вашу, так и другие религиозные группы в России. Однако
Мне лично кажется, что в данное время целесообразнее было бы содействовать признанию советского правительства, с тем чтобы затем иметь возможность официально и неофициально протестовать против его действий, когда мы им не сочувствуем. Наше правительство не станет в настоящее время протестовать против действий советского правительства, потому что оно не признает самого существования Советской России. Признание, конечно, несколько задержит наши существенные усилия в борьбе с тем угнетением, которое практикуется в России, но, в конце концов, я думаю, что это будет полезнее. Думаете ли вы, что я безумец? Я с удовольствием поставлю этот вопрос на решение комитета в ближайшем его заседании, если бы вам хотелось узнать его мнение. Искренно ваш
Кларенс Пикет.
На это я ответила ему следующим письмом:
Дорогой Друг.
Я не смею говорить, что вы «безумец», но думаю, что вы и ваши друзья жестоко ошибаетесь. Не потому, что вы «безумны», а потому, что вы не знаете.
Прежде всего: советское правительство не является «установившимся» правительством. Оно захватило власть вопреки воле русского народа как раз накануне того Учредительного Собрания, которое должно было избрать правительство, угодное воле народа. Оно не «установившееся», главным образом, потому, что народные массы русского народа — 160 миллионов душ — стремятся его сбросить. Восстания, всюду в России возникающие, достаточное для этого доказательство. Такое восстание было в Иваново—Вознесенске — оно было усмирено пулями и газом. Серьезные восстания возникли на Северном Кавказе — 45 000 местного населения было сослано в Сибирь и многие расстреляны.