Дочь

Осенью Ольга отправила Марию в школу, в Филадельфию, и мы остались вдвоем на ферме. Я часто уезжала читать лекции, и Ольга оставалась одна. Все наши друзья в Филадельфии считали, что нам, двум женщинам, небезопасно жить вдвоем на ферме, и особенно страшно жить Ольге, когда она остается совсем одна. Кто-то нам сказал, что в Филадельфии живет одинокий старый казак, который сейчас попал в безработные и с удовольствием пошел бы за стол и квартиру к нам жить и помогать работать, жалованья не надо, только немного карманных денег и табак.

Казак серьезно отнесся к своим обязанностям, потребовал револьвер, который нам достал один знакомый американец, а когда приезжали чужие люди, он вырастал как из-под земли и стоял молча, расправляя усы, до тех пор, пока не убеждался, что люди эти не большевики и не опасны.

Казак был громадного роста, широкоплечий, с седоватыми волосами и усами с проседью, которые он постоянно тщательно закручивал. Ну совсем гоголевский тип, мы его так и прозвали Тарасом Бульбой. Ноги у него были с выгибом, вероятно, согнулись от постоянного сидения в седле и так и остались кривыми с круглым просветом. Разговор его был простой и короткий.

- Ох, как спина болит, - иногда жаловались мы вслух.

- Ну и щож? - хладнокровно замечал казак. - Это не смэртэльно.

И возражать было нечего.

Нэйборхуд Лиг пожертвовал нам тяжеленную чугунную плиту, которую можно было топить и углем, и дровами.

- Надо будет попросить Макарову прислать двух-трех человек поставить эту плиту на место, - сказала я. Казак только рукой махнул. Когда мы с Ольгой пришли с огорода, плита стояла на месте. Как он ее сдвинул - до сих пор не понимаю.

В другой раз нам прислали громадную старомодную ванну, теперь таких не употребляют. Я попробовала ее сдвинуть - невозможно.

- Не думайте ее ставить на место, - сказала я казаку, - надорветесь.

- Ну и што? - ответил казак.

И когда мы ушли, он каким-то способом и ванну водрузил на место.

Один наш знакомый рассказывал, что несколько лет тому назад казак не мог найти работы. Его товарищ повел его к "контрактору", разрушающему дома.

- Мне рабочие не нужны, - сказал контрактор.

- А вы его попробуйте. Вон у вас там четверо людей бьются, рушат стену, дайте этому человеку задачу ее свалить.

- Ну так щож, - сказал казак, которому перевели разговор. Он, разумеется, не мог ни "да", ни "нет" сказать по-английски. - Попробуем.

Как хватил молотом в стену, так стена и рухнула.

Звали казака Федор Данилович Гамалей.

Мы купили несколько кур, и яйца были у нас свои, постепенно вырастали овощи, и для полного благополучия недоставало только коровы. Травы было много. И мы стали узнавать, где можно купить корову.

На большой соседней ферме разводились маленькие породистые красавицы джерси. У нас разбежались глаза. Цены были жуткие. Сотни и сотни долларов за одну корову. Мы очень огорчились - цены были нам недоступны. Но вот управляющий показал нам несколько коров.

- Этих я могу вам продать, они у нас предназначены на убой.

- Но почему же? Они не молочные? старые?

- Нет, нет, они молодые и прекрасно дают молоко, только у них в крови "бруцелозис".

Мы не знали, что такое "бруцелозис".

- Это вредно для людей? - спросила Ольга. - У меня 15-летняя дочь.

- Нет, нет, это совсем не опасно для людей, но эти коровы часто не могут растелиться, у них мертвые телята...

Чудная была одна коровка с выпуклыми, большими, томными глазами и с курносым носиком. Мы сразу в нее влюбились и купили ее чуть не за 50 долларов.

Теперь у нас было уже вволю молока, масла, сметаны и творогу. Мы пили, ели эти молочные продукты и не подозревали, что мы могли сами заболеть "бруцелозисом", тем, что называлось у нас мальтийской лихорадкой, трудноизлечимой, опасной болезнью.

А затем семья наша еще разрослась. Одна американка подарила нам чудную черную собачку - щенка шести месяцев - бельгийскую овчарку, которую мы назвали Вестой. Вместе с собачкой шофер привез от дамы меню собачки: полфунта мяса в день, два желтка, морковь, еще что-то. Одним словом, собачкины харчи были куда роскошнее, чем харчи, которые мы могли себе позволить; так что записку мы разорвали, собачку приняли с благодарностью и стали ее кормить овсянкой, что нисколько не повлияло на живость и страстность ее натуры, и, как только ей минуло 9 месяцев, вся наша усадьба подверглась осаде десятков собачьих женихов всякого размера, пород и возрастов.

И теперь в лавочку, в Ньютаун Сквер, который находился от нас в полутора милях и где мы получали почту и закупали продукты, мы ходили уже в большой компании. Впереди, когда она бывала дома, шла Мария, за ней Веста тянула маленькую тележку, в которой мы возили продукты, за ней шла Ольга, я, и шествие замыкала корова. Пока мы делали покупки, корова стояла в углу леса, никогда не выходила на большую дорогу и терпеливо ждала. Обратно мы шествовали в том же порядке.

Мы были довольны своей жизнью. Материальные условия, лишения, физические трудности нас не пугали. Мы с Ольгой получили хорошую тренировку в Советском Союзе. Угнетали мысли о России.

"Не могу молчать!"