Дочь

Он волновался, глядя, как она поднимает крышку.

На ее лице появилась невеселая улыбка.

— «Долгий путь до The Milky Way[45]», — прочитала она. — О…

Они стояли у стола в заполненном людьми ресторане. Сэм заговорил, глядя на нее:

— Сабина, ты, конечно, не знаешь, как долго я готовился к этой минуте… хотя сегодня все совсем не так, как я планировал, — Анна в больнице… — Его голос дрогнул. — Но, честно говоря, милая моя Сабина, все началось с тебя. Для тебя я проделал мой длинный жизненный путь еще раз. Без твоей любознательности эта книга, скорее всего, никогда бы не появилась. Жаль, что для того, чтобы ее начать, мне пришлось заболеть… — Сабина испуганно смотрела на него. — Я должен был написать эту книгу… — Он помолчал. — Может быть, сядем?

Сабина нервно рассмеялась. Они сели одновременно. Она взяла его за руку. У меня на минуту возникло чувство ревности, но Сэм выглядел таким несчастным, что я засомневался в своих невероятных умозаключениях. Похоже, я все это придумал.

— Господи, Сэм, я не подозревала, что это… что это так далеко зашло. Я думала, что… Что ты имеешь в виду, когда говоришь о моих давних расспросах?

Сэм молчал. Улыбка на его губах была едва заметной, казалось, из уважения к важности момента. Но когда он снова заговорил, то оказалось, что он вряд ли слышал, о чем она его спросила. В его голосе не было иронии — он звучал торжественно:

— Поэтому я передаю эту книгу тебе, моя упрямая интервьюерша. Четыре года работы, Сабина, четыре года тяжелой работы, и — я не могу сказать иначе — в этой рукописи вся моя жизнь! Не меньше! Я хотел… Я посвятил ее тебе, Сабина.

Он поднялся и, склонившись, обнял ее. Я услышал, что она всхлипнула, когда он на секунду спрятал лицо в ее волосах.

От неловкости я едва не начал аплодировать, но сразу опомнился, поднялся и пожал Сэму руку. Сабина осталась сидеть. Она глядела на Сэма без выражения, с безжизненной улыбкой на лице.

— Я думала… — сказала она, — ведь это твоя великая книга о Голливуде? Тогда она должна быть посвящена Анне?

— Конечно, и Анне тоже!

— Нет. Анне, и Лиз, и Бену, и Максу, всем? Ее нельзя посвящать мне одной.

Она говорила тонким голосом, словно собиралась заплакать. Или засмеяться? На ее лице ничего нельзя было прочесть, но, кажется, Сэм что-то заметил.

Он ответил коротко:

— Конечно, всем. Это для всех, но я отдаю ее тебе. Ты знаешь почему.

Сабина испугалась. Она неловко вытащила рукопись из коробки и прижала к груди.

— Спасибо, Сэм. Боже… Я так рада за тебя… И ужасно благодарна, я сразу начну читать. Я удивлена, польщена… Сэм?

Он посмотрел на нее, очень внимательно:

— Да? Я думал, я надеялся, что ты будешь довольна… Ты рада? За меня?

Она кивнула:

— Конечно, я рада, очень рада! — Обняв его, она посмотрела ему в глаза, потом взяла за плечи. — Я правда рада. Только… такая невероятная неожиданность!

— Я прочитаю ее в Голландии, Сэм, когда вернусь. Хорошо?

— Мы об этом уже договорились.

Я смотрел на Сабину. Она казалась мне невероятно красивой. Но когда я коснулся ее руки под столом, она мягко меня оттолкнула.

Обед вышел праздничным, когда мы высадили Сэма у дверей больницы, Сабина поцеловала его в губы. Она сказала:

— До свидания, дорогой Сэм, ты герой, я горжусь тобой! Спасибо за все. Я благодарна тебе за все!

И расплакалась, впервые за вечер.

Я не нашел в этом ничего странного, я даже не расстроился.

47

Если я правильно помню, на обратном пути Сабина вела себя несколько агрессивно. Радио было настроено на рок-н-ролл и орало вовсю. Может быть, именно эта музыка помогла мне почувствовать ее душевный настрой.

О книге Сэма мы не говорили, хотя я прямо в машине начал ее просматривать.

Да, еще я сказал:

— Умираю от любопытства.

Она покачивалась и встряхивала головой в такт музыке. Вид у нее был озорной. Ясно было, что она не хочет об этом говорить. Заговорила она минут через десять.

— Что же теперь будет? — Она кричала, перекрывая шум музыки. — Ты и я, что с нами будет? Я здесь, ты там… А между нами целый мир…

Она просто сбила меня с ног.

— Разве это трудно устроить? Либо ты переедешь в Голландию, либо я найду себе здесь какую-то работу. Что-нибудь придумаем.

Мне тоже, помимо воли, приходилось кричать.

Она иронически приподняла брови:

— Мы что-нибудь придумаем? Год почти кончился. Все должно быть решено прежде, чем кончится год, иначе все пойдет неправильно.

Я приглушил радио.

— Что?

— Год кончается.

— Ну и что?

— Я хочу, чтобы ты сделал выбор.

Я считал, что уже сделал выбор.

— Не морочь себе голову, — сказал я.

— К концу года я должна знать, что и как будет.

— Это ведь не только от меня зависит?

— Но ты можешь остаться здесь? Или нам надо переехать. Скажи только, куда заказать билеты: в Шанхай или в Сингапур, в Пекин, Мексику? Ну как, Макс? Что ты об этом думаешь?

Что-то неприятное было в тоне, которым это говорилось. Ни энтузиазма, ни игривости, одна злость. И нетерпение.

— Если мы должны ехать, то почему не в Европу? Не в Голландию?

Я понимал, как жалко прозвучало название этого скучного, безопасного места, но именно туда мне хотелось сейчас больше всего.