Читаем Дочь полностью

Конечно, она выглядела по-новому, потому что была рядом с Сабиной и потому что на ней было незнакомое мне белое платье. Их появление выглядело таким естественным, что сперва я даже не пытался понять, откуда они взялись.

Обе имели вид шалуний, довольных удачной шуткой, сюрпризом, который они нам только что устроили. И тут мама заплакала:

— О Боже, Сим, что с тобой случилось?

— Эй, — отозвался папа тихонько, счастливый тем, что оказался в центре внимания.

Он засмеялся тихим, усталым смехом больного, к которому в последний момент кто-то пришел. Сабину он сперва не заметил, словно страдание ограничило его возможности. Его смех привел всех в движение. Он начал подниматься, мама протянула ему руки, чтобы помочь.

И папа позволил ей это, к моему изумлению. Теперь мама заплакала так сильно, что около нас снова стали останавливаться прохожие.

Папа похлопал ее по спине. И она сразу показалась мне очень маленькой. Невидящим взглядом смотрел он поверх ее плеча вдаль. Вместе они казались крепостью, отгородившейся от всего мира, связанной неведомыми даже мне обетами.

24

Я все еще не смел прямо взглянуть на Сабину. Она тоже молчала, ничего не ждала, была такой, как всегда.

— Зачем ты сюда приехала, глупая? — спросил я, глядя в землю.

— Потому что ты тут, — ответила она.

Не поднимая глаз, мы шли навстречу друг другу, пока не столкнулись лбами. Мы все еще не могли поднять глаз, носы наши соприкасались, и глаза принимали странные, психоделические формы; мы обнялись, и это оказалось прекрасным выходом из положения.

Ее тело в легком платье, мягкое и теплое, как воздух вокруг, показалось мне более стройным и сильным, чем раньше. И вдруг я понял, что она — моя единственная девушка — как я раньше этого не замечал? — и едва не заплакал. Я знал, что она это знает, и радовался этому.

Раньше я не смог бы обниматься с девушкой на глазах родителей, но теперь был рад, что появился кто-то, в чьих объятьях можно спрятаться.

И это была Сабина.

25

Родители так и стояли, обнявшись. Папа успокаивал маму, и она всхлипывала уже тише. Они медленно разжали руки, чтобы посмотреть друг на друга, вспомнить, кто они такие, и снова начать привычно ссориться, возвращаясь к началу начал, к тому, чем должна была стать их любовь, основы которой были восстановлены навсегда.

Папа поднял голову, окинул нас долгим взглядом и изумленно, с радостным удовлетворением, проговорил:

— Ну и семейка!

Все еще немного напряженно и с трудом, но уже обретя присутствие духа, он подошел к нам.

— Так, — произнес он церемонно, но я знал, что это от застенчивости, — вы и есть подружка Макса?

— Да, но не говорите мне «вы». Только — «ты», и меня зовут Сабина.

Папа смущенно усмехнулся.

— Мои самые глубокие соболезнования, — продолжала она, и это его тронуло. Она протянула руки, и он обнял ее, слегка театрально, почти по-отцовски, и поцеловал в одну, потом в другую щеку, а тем временем мама рассказывала, как они познакомились в самолете, потому что обе читали одну и ту же книгу Филипа Рота. Прохожие стояли вокруг, пораженные этой сценой, а мы сели в такси и поехали на похороны тети Юдит.

26

Папа, в своей черной с серебром кипе, которую он надевал на Хануку, беззвучно читал кадиш. Кто-то накинул ему на плечи белый талес, а я стоял рядом с Сабиной, обливаясь потом вместо слез. Я не мог плакать, горло у меня пересохло, словно его набили волосами. Мне страшно было видеть папу таким, погруженным в еврейство, словно возвратившимся к началу времен, беззащитным на этой каменистой горе, рядом с крошечным телом сестры, обернутым в белые пелены, в которых оно, как и положено по закону, без гроба, будет опущено в темную дыру.

Мы бросили по горсти земли в могилу — песок, перемешанный с камнями, — и те камешки, которые папа привез с собой, показались лишними. Но когда он выложил их в ряд у изголовья могилы, это выглядело гораздо красивее, чем швырять вниз землю, и было наполнено истинной нежностью.

Папа выглядел заново рожденным, кипа и талес покрывали его голову, когда он подошел к нам с Сабиной и сказал:

— Теперь вы должны жить изо всех сил, обещайте мне это, ладно?

И мы поглядели друг на друга, и я почувствовал в себе силу, большую, чем когда-либо, и Сабина взяла мою влажную ладонь, и, должно быть от жары, мне почудилось, что это — день нашей свадьбы и хупа растянута над нашими головами прямо здесь, на Масличной горе. И я не мог себе представить, чтобы тетя Юдит обиделась на меня за это, — я знал, что душа ее плывет рядом со мною, не касаясь других, и не чувствовал себя виноватым.

27

Трудно поверить, но и семнадцать лет спустя я не могу забыть то чувство пьянящего счастья, которым разрешилась эта мучительно начавшаяся поездка.

Наверное, раньше я не верил, что счастье может быть реальностью, и скорей смирился бы с тем, что мой брак окажется похож на несчастливый союз родителей, чем стал бы мотаться по всему свету в поисках счастья среди чужих.

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза еврейской жизни

Похожие книги