- Приятель заболел и вызвал меня, - сказал он.
- Когда мы можем ехать домой? - спросила я.
- Я завтра посажу вас на поезд.
Мы уехали из Гифу на другой день. Самурай провожал нас. Мы взяли билеты, сели в поезд. И когда поезд уже тронулся и самурай простился с нами, в окно влетел конверт. Юноша бросил его нам и сам исчез. Это были деньги за дорогу.
- Что случилось? - спросила я у Куроды-сан, когда мы встретились с ним. Почему вы писали мне, что городские власти, председатель кооператива и другие влиятельные лица города приглашали нас, а между тем мы видели только одного молодого человека, и он казался таким смущенным.
- Да, я знаю, - перебил меня Курода-сан. - Юноша был у меня и поделился своим горем. Вышло недоразумение. Они получили вашу первую телеграмму, вторую же не получили, ее продержал в кармане один из служащих кооператива. Они отменили лекцию. Когда вторая телеграмма была получена, было поздно что-либо делать, публику нельзя было собрать. Увидав, что лекция провалилась, председатель кооператива и другие струсили и спрятались. Молодой человек решил вынести все трудности на своих плечах. Ему пришлось оплатить зал. Публики не было. Чтобы вам не было неприятно читать при пустом зале, он стал загонять людей с улицы бесплатно. С громадным трудом он нашел переводчика, тот переводчик, с которым они сговорились раньше, живет в другом городе...
- Почему же он просто не отменил лекцию, не телеграфировал?
- Он считал, что вина не ваша, и не хотел этого делать. Он говорит, что ему тяжелее всего было разочароваться в его друзьях кооператорах, которые в такую тяжелую минуту бросили его. Материальные потери ничто в сравнении с его горем. Чтобы уплатить по счетам гостиницы, ему пришлось поехать в родной город к отцу. Отец его был богатым человеком прежде, но разорился, и единственное, что у них осталось, это старинные картины. Он продал одну из них, чтобы расплатиться... Беда еще в том, что хозяин гостиницы не хотел отпускать его, ему пришлось вас оставить в виде залога. Он обязан еще уплатить вам за лекцию...
- Ну нет, скажите ему, чтобы он этого не делал...
Но самурай приехал. Смущаясь и краснея, он подал мне конвертик, перевязанный красным с белым шнурочком - знаком подарка. В конверте были деньги - сто иен. Я не взяла их.
Через неделю он снова приехал и, кланяясь, положил на татами длинный пакет, перевязанный подарочным шнурочком. Это было старинное китайское какемоно. Отказаться от подарка было нельзя. Я взяла картину.
Картина - вид домика в горах - и сейчас находится у меня. Когда я разворачиваю и смотрю на нее, мне представляется бурное течение Нагары, столбы огня, дождь огненных искр, птицы на вожжах, мифический человек в соломенной одежде, и из-за всего этого великолепного зрелища на меня смотрит робкое, испуганное лицо юноши с взлохмаченными волосами - потомка самурая.
Семья профессора
Каждое утро в доме напротив раздвигалось шоджи и маленькое существо, точно весенний цветок в своем ярком кимоно, в белом фартучке, с бритым затылочком, выползало на балкон и кричало тоненьким голосом:
- Тарутая-тан! Тарутая-тан (Толстая-сан).
- Охайо! Кадзу-чан! (Доброе утро!) - кричала я в ответ.
Семья профессора жила через дорогу. У него был полуяпонский-полуевропейский большой дом, с террасой, балконами, лужайкой перед домом и множеством цветов.
А через некоторое время няня - добродушная, смешливая Суми-чан - приходила к нам, таща на спине нашего маленького друга. У кого запас японских слов был больше - у Кадзу-чан или у нас, - я не знаю, но их было мало, мы почти что не могли разговаривать, а только улыбались друг другу. Кадзу-чан сейчас же решительно слезал со спины Суми-чан и, неуверенно семеня босыми крошечными ножонками - он только недавно научился ходить, - бегал по татами.
Но и Кадзу-чан, и мне очень хотелось разговаривать, и потому каждый день повторялось одно и то же.
- Корэ нанни? - спрашивал Кадзу-чан, тыкая пальчиком в незнакомые ему предметы (что это?).
- Корэ пан (это хлеб), - отвечала я, радуясь, что могу поддержать разговор.
- Корэ - нэко, - глубокомысленно заявлял Кадзу-чан, указывая на мирно спящего кота Дэбу-чан. Кот, прикрыв лапкой поднятую вверх морду, вывернувшись, любит спать на татами, выставив свое черное с белым пузо теплоте солнечного луча. Кота этого нам подарила сестра профессора, и мы страшно любили его. И хотя название у него было японское - Дэбу-чан, то есть толстый господин, разговаривали мы с ним по-русски, и он прекрасно понимал нас. Он часто гулял с нами, но шел за нами не по улицам, боялся автомобилей и собак, а по верху улиц, т.е. по крышам, заборам, и никогда не отставал от нас.