Добыча

На другом процессе в том же году федеральный судья с примечательным именем Кинсо Маунтин Лэндис – тот самый, который стал впоследствии первым главой комитета по бейсболу – наложил огромный штраф на „Стандард ойл“ за нарушение закона, выраженное в принятии системы скидок. Он также осудил адвокатов „Стандард“ за „преднамеренное высокомерие“ и сожалел о „неадекватности наказания“. Рокфеллер с друзьями играл в гольф, когда появился мальчишка-посыльный с известием о решении судьи. Рокфеллер разорвал конверт, достал письмо, прочел его и спрятал в карман. Затем он нарушил молчание: „Ну, джентльмены, продолжим?“ Один из присутствовавших не смог сдержаться: „Каков приговор?“ – спросил он. „Высший предел наказания, я полагаю – двадцать девять миллионов долларов, – ответил Рокфеллер. Затем он добавил в раздумье: – Судья Лэндис умрет задолго до того, как этот штраф будет выплачен“. Поборов этот единственный всплеск эмоций, он продолжил играть в гольф, оставаясь, казалось, абсолютно бесстрастным, и сыграл одну из лучших игр в своей жизни. Приговор, вынесенный Лэндисом, был в конце концов отменен.

Но в 1909 году в ходе крупного антитрестовского процесса федеральный суд вынес решение в пользу правительства и предписал распустить „Стандард ойл“. Теодора Рузвельта, который к тому времени уже не был президентом, эта новость застала на Белом Ниле, когда он возвращался с большого охотничьего путешествия. Он ликовал. По его словам, это решение стало „одним из наиболее выдающихся триумфов порядочности, что когда-либо случались в нашей стране“. Со своей стороны, „Стандард ойл“, не теряя времени, обратилась в Верховный суд. Верховный суд был вынужден дважды заново рассматривать дело вследствие смерти двух его судей. Промышленные и финансовые круги в волнении ожидали результата. Наконец в мае 1911 года по окончании особенно утомительного дневного заседания председательствующий судья Уайт пробормотал: „Я также должен объявить решение суда за номером 398 по иску правительства Соединенных Штатов против „Стандард ойл компани“. Зал судебного заседания, в душной, жаркой атмосфере которого было тихо и сонно, внезапно проснулся, все напряглись, вслушиваясь напряженно в то, что он говорил. Сенаторы и конгрессмены бросились в зал заседаний. Выступление судьи Уайта продолжалось в течение сорока девяти минут, но часто его слова были настолько неразборчивы, что другой судья, сидевший непосредственно по левую руку от него, был вынужден несколько раз наклоняться к нему, прося говорить погромче для того, чтобы наиболее важные слова были слышны. Верховный судья ввел новый принцип – он заключался в том, что судебная оценка ограничений торговли, о которых говорится в законе Шермана, должна базироваться на правиле „разумного подхода“. Таким образом, „ограничение“ могло подлежать наказанию лишь в том случае, если оно было неразумным и противоречило общественному интересу. Но в этом случае оно ему, разумеется, противоречило. „Любой незаинтересованный человек, – вещал верховный судья, – рассматривая этот период (начиная с 1870 года), неизбежно придет к неопровержимому заключению, что сам гений коммерческого развития и организации… вскоре породил намерение и потребность лишить других… их права торговать и таким образом добиться господства, что иявлялось его целью“. Судьи оставили в силе решение федерального суда. „Стандард ойл“ подлежала окончательной ликвидации.

Директоры собрались в кабинете Уильяма Рокфеллера на Бродвее, 26 и мрачно ожидали вердикта суда. Согласно сохранившейся традиции, сказано было немного. Арчболд с напряженным лицом склонился над биржевым телеграфным аппаратом в поисках какого-нибудь сообщения. Когда новости наконец появились, все были поражены. Никто не был готов к столь уничтожающему решению Верховного суда: „Стандард“ предоставлялось шесть месяцев для того, чтобы самораспуститься. „Наш план“ разрушался распоряжением суда. Наступила мертвая тишина. Арчболд начал насвистывать какую-то мелодию, так же, как он делал это много лет назад, еще мальчишкой, когда ему приходилось перебираться через грязь в Тайтусвиле, чтобы купить нефть или провести переговоры. Теперь же он подошел к камину. „Ну что ж, джентльмены, – сказал он после минутного размышления, – жизнь – это лишь последовательная смена одной мерзости другой“. И снова принялся насвистывать.

РОСПУСК