Добыча

На протяжении тридцатых годов возникали разнообразные формы политического давления на нефтяные компании. Правительства навязывали квоты импорта, устанавливали цены и ограничения на обмен валют. Они заставляли компании использовать в качестве топлива спирт, полученный из излишков урожая, и применять другие заменители нефти. Они облагали множеством новых налогов экспорт и импорт нефти. Они вмешивались в импорт и экспорт, чтобы добиться соответствия двусторонним торговым соглашениям и серьезным политическим соображениям. Они блокировали вывоз капитала, принуждая вкладывать средства в местные мощности без достаточного экономического обоснования, и настаивали на вводе в строй дополнительного оборудования. В результате Депрессии велением дня в 1930 году стали автаркия и двусторонние отношения с последующим ограничением деятельности крупнейших нефтяных компаний. Глава министерства торговли в Лондоне предупреждал о существовании „во всех зарубежных странах общей тенденции форсировать или поощрять создание и укрепление национальных компаний вместо иностранных филиалов“. Обычной практикой для европейских правительств стали принуждение иностранных компаний к участию в национальных картелях и дележ рынка между иностранными и местными компаниями. Страна за страной устами своих правительств требовала от зарубежных фирм строить местные мощности для нефтепереработки. Французское правительство на основании законодательства 1928 года установило для каждой компании долю на рынке. Во Франции, по словам одного из руководителей „Джерси“, „отказ работать в русле национальных коммерческих устремлений – не важно, из-за долларов или из-за принципов – неизменно провоцировал принятие репрессивных законов, наносивших еще больший ущерб частным интересам, чем первоначальные предложения правительства“. В нацистской Германии по мере того, как правительство готовилось к войне, осуществлялись регулирование и всевозможные манипуляции.

Таким образом, во второй половине тридцатых годов, когда худшие годы Депрессии остались позади, важнейшей задачей крупнейших нефтяных компаний стало обособление и самозащита от правительственного вмешательства. „Теперь мы сталкиваемся с националистической политикой почти во всех странах, как и с решительно социалистическими тенденциями во многих из них, – говорил в 1935 году Орвилл Харден, вице-президент „Джерси“. – Это проблемы взаимоотношений между правительством, с одной стороны, и промышленностью как единым целым – с другой. Они постоянно усугубляются, и значительная часть времени посвящена усилиям по их решению“.

В этом же году один из обозревателей нефтяной индустрии, отмечая усиление политического и экономического национализма в Европе, сделал очень простой вывод: нефтяной бизнес в Европе – „это 90 процентов политики и 10 процентов нефти“. Похоже, что так было не только в Европе.

ШАХ СТАВИТ НОВЫЕ УСЛОВИЯ

В самый разгар Депрессии шах Персии Реза Пехлеви был взбешен, когда обнаружил, что „нефть – уже не золото“. Страна шаха стала государством нефти, нефтяные отчисления „Англо-персидской компании“ давали две трети экспортных поступлений и были значительной частью доходов правительства. Однако из-за Депрессии платежи „Англо-персидской компании“ упали до уровня 1917 года. Испуганный и раздосадованный, шах обвинил во всем компанию и решил взять дело в свои руки. На заседании кабинета 16 ноября 1932 года, к удивлению своих министров, он внезапно объявил, что в одностороннем порядке прекращает действие концессии „Англо-персидской компании“. Это был гром среди ясного неба – никто не думал, что шах решится на такое. Его действия угрожали самому существованию „Англо-персидской компании“.

Заявление шаха, хотя и неожиданное, стало кульминацией четырехлетних переговоров между Персией и „Англо-персидской нефтяной компанией“. В 1928 году Джон Кэдмен заметил, что „концессионеры могут считать свое будущее защищенным от приливной волны экономического национализма тогда, когда национальные интересы и их собственный подход совпадают“. Однако самому Кэдмену обеспечить такое совпадение оказалось труднее всего. Персия выдвинула обвинение в том, что концессия Уильяма Нокса Д'Арси 1901 года нарушала национальный суверенитет. Персии нужно было больше денег от концессии, на много больше. В 1929 Кэдмен считал, что ему удалось заключить сделку с министром юстиции шаха Абдулом Хусейном Тимурташем. По условиям сделки правительство Персии получало бы не только значительно большие отчисления, но и 25-процентный пакет акций самой компании – с возможным правом участия в совете директоров и долей в общих глобальных прибылях компании. Однако предложенной сделке не суждено было состояться. Упреки и обвинения сыпались с обеих сторон. Переговоры продолжались, но каждый раз, когда соглашение казалось уже достигнутым, Персия предлагала новые поправки и изменения, и требовала все больше и больше.