Вдобавок ко всему Холодковский был полиглотом, знал пятнадцать языков. Из его карманов вечно торчали листочки — переводы текстов, которые присылались ему из Центрального патентного бюро.
Несомненные достоинства Холодковского уравновешивались не менее замечательными недостатками. Во-первых, он был чудовищно рассеян. Он мог запросто потерять какой-нибудь важный документ, запереть сотрудников, выходя из комнаты, сесть мимо стула. Во-вторых, его без конца осеняли идеи. Причем самые разные. Наряду с интересными и вполне здравыми абсолютно фантастические и невыполнимые. И, наконец, он был холостяк, что крайне нервировало женскую часть коллектива, тем более что ходили слухи, будто Холодковский чудовищно богат, поскольку обедать постоянно забывает, а ест только сушки, костюмов не покупает, в рестораны не ходит. Однако все попытки женить его оказались напрасными. Холодковский с дьявольской интуицией каждый раз начинал избегать тех дам, которые строили относительно него матримониальные планы. Рассказывали, что в далекой юности он был несчастливо влюблен и поклялся до гробовой доски не жениться. Но это было, вероятно, уже из области фантазии романтически настроенных женщин.
Сейчас он сидел, наклонившись вперед, перед столом редактора и трагически молчал.
— Что случилось, Пимен Нефедович?
— Пимен в обозе! — с надрывом в голосе заявил Холодковский.
— Почему «в обозе»? — поднял брови Николай Иванович.
— Смеются, не понимают, угнетают!
— Кто?
— Молодежь. Наша смена!
Самсонов заулыбался:
— Конечно, и будут смеяться, если ты чушь предлагаешь!
— Чушь?!
— А разве нет? Мне рассказывали, будто ты в отделе на собрании внес рационализаторское предложение: чтобы поднять производительность труда, сотрудникам работать дома. Было?
— Ну и что? От своих слов не отказываюсь. Зачем в самом деле нерационально время тратить?
— Какое время?
— На завод идти и обратно. А некоторые еще и в обеденный перерыв бегают. На это минимум час-полтора уходит. Сколько можно сделать!
— Кто же контролировать будет, что ты делаешь?
— А! Вот в этом и корень зла. А мы еще говорим о сознательной дисциплине труда!
— Позволь, позволь, — вмешался Василий Федорович. — Ну, допустим, все сознательные. А кульманы — что, с завода тащить? А техническую библиотеку? А связь с цехами? Нет, не продумал ты свою идею, Пимен, и стал объектом насмешек.
Холодковский упрямо тряхнул головой.
— Ну и пусть! Просто завод еще не дорос до моих идей. Вот с конвейером, например.
Василий Федорович насторожился:
— А что с конвейером?
— А помните, я писал заметку, где предлагал ликвидировать наши сборочные цехи, сделать один, но с конвейерной сборкой? Так ведь не напечатали.
— А ты помнишь, почему не напечатали? Было отрицательное заключение технического совета, — ответил Василий Федорович, нервно закуривая очередную сигарету.
— Неправильное было заключение, субъективное. На автомобильных заводах уже пятьдесят лет существуют конвейеры, а мы, станкостроители, строящие автоматические линии, работаем по-дедовски!
— Пимен, ты демагог! — замахал руками Демьянов. — Ты же отлично знаешь, в чем дело. Мы ежемесячно должны выпускать до пятидесяти типов станков! Причем все они разные и по весу, и по габаритам! Так уж исторически сложилось. Ликвидировали какой-нибудь завод или переводили на другую продукцию, а нам передавали его станки. Вот и получается разнокалиберность. Как можно в таких условиях конвейеризовать сборку?
Ромка с интересом слушал спорящих, хотя и не очень пока понимал существо дела.
— Правильно, — тяжело вздохнул Холодковский. — Я и говорю: «Пимен в обозе». А вместе с ним и технический прогресс на заводе.
Самсонов рассмеялся.
— Пимен, у тебя мания величия! Ты же в конструкторском бюро работаешь! Тебе ли не знать, что мы уже запустили в производство станок с базовым корпусом.
— Ну и что?
— А то, что постепенно выпуск станков разного предназначения унифицируется. База у всех будет одна, будем только отдельные узлы заменять. Да ты, кстати, являешься изобретателем одного из таких узлов, за что и стал обладателем авторского свидетельства. Или я ошибаюсь?
— Не ошибаетесь! Но это когда будет?
— Скажу точно, по расчетам техсовета, не позже чем через пять-десять лет.
Холодковский горестно покачал головой:
— Через десять лет...
Самсонов демонстративно поглядел на часы.
— Ну ладно, Пимен. Говорить можно много. Что-нибудь конкретное у тебя есть к редакции?
— А вот и есть! — с вызовом сказал Холодковский. — Заметку новую принес.
— О чем?
— Предлагаю поставить сборку на конвейер...
— Ты опять за свое? — Самсонов даже приподнялся.
— Не горячись, Николай Иванович.
— Ну?
— Есть ведь два пути конвейеризации. Первый — это унификация. А второй...
— Какой?
— Создать универсальный конвейер с различными приспособлениями. Понимаете?
— Не совсем...
— Ну вот, скажем, собирается один класс станков. Пока станки проходят по цепочке, мы на первом этапе уже делаем переналадку под другой класс. Улавливаете?
— И сколько же времени потребуется на переналадку? — саркастически спросил Демьянов.
— Думаю, минут пятнадцать...
— Шутишь?