Добрые времена

— Э, да он совсем спит! А ночью что делал?

Бессонов покраснел.

— Дома я спал. В общежитии...

— Рассказывай сказки.

— Немов свидетель.

— Он тоже холостяк, вроде тебя.

— Ладно, хватит парня разыгрывать! — прервал его Николай Иванович. — Пошли ко мне в кабинет, следующий номер спланируем.

Перекидываясь репликами, расселись в тесном кабинетике редактора.

— Включай радио, Николай! — сказал Василий Федорович. — Диспетчерский час послушаем, тогда и решим, в какие цеха идти.

Из репродуктора послышался голос диспетчера:

— Товарищи, поорганизованней. Первый цех, литейный.

— Эфрос у аппарата.

— Второй, кузнечный.

— Слушаю.

— Кто?

— Денисов.

— Третий... Двадцать пятый... Отделы... Конструкторский... Технолога. Редакция...

Николай Иванович схватился за трубку.

— Самсонов.

— Хорошо, — ответил диспетчер и обратился к директору: — Борис Алексеевич, все в сборе, можно начинать.

— Здравствуйте, товарищи! — раздался из репродуктора голос директора завода. — Слово начальнику производственного отдела. Прошу, Пал Адамович.

— Вчера простаивали два участка в сборочном номер двадцать шесть, — сиплой скороговоркой начал Павел Адамович.

— Стоп, стоп! — прервал его директор. — Что за причина?

— Фрезеровщики не дали валы для станков, — начал объяснять начальник двадцать шестого цеха.

— Фрезеровочный, что скажете?

— Литейка, как всегда, подвела.

— Литейщики! Молчите?

— А что говорить-то? Мы свой план суточный сделали.

— Как же так, Павел Адамович?

— Сделали, да не в той номенклатуре, которая нужна! Они гонят корпуса для тоннажа, а нам сейчас валы нужны позарез.

— Товарищи! Прошу принять меры. Сегодня ведь уже тринадцатое число. Если сборщики немедленно не приступят к работе, полетит месячный план, а значит, и план квартала... Сергей Михайлович, у вас есть что сказать? Так, одну минутку, товарищи. Слово секретарю парткома Разумову.

— Товарищи, — послышался в селекторе негромкий, приятный голос, — вчера состоялось объединенное заседание парткома и завкома. Принято решение присвоить звание цеха коммунистического труда коллективу автоматного цеха. Разрешите поздравить от нашего имени и пожелать...

— Вот так вот, — прервал его Борис Алексеевич, — учитесь, дорогие наши начальники мужчины. Новицкая Лидия Сергеевна всем вам носы утерла. Поглядите, как цех работает — строго по графику, ритмично, никого не подводя. А чистота у нее в цехе какая! Как в квартире. И порядок — ни одного пьяницы, ни одного прогульщика. Поздравляем вас, Лидия Сергеевна!

— Спасибо, Борис Алексеевич! — раздался звонкий женский голос. — Это заслуга всего коллектива. Сегодня у нас митинг в пересменку по поводу присвоения звания. Приходите.

— Буду непременно.

Самсонов выключил приемник и победно посмотрел на окружающих:

— Всем все ясно? Видите, как полезно слушать диспетчерский час. Знаем, где сейчас узко на заводе, а кто впереди. Василий, пойдешь к автоматчикам, возьмешь интервью у Новицкой. Вот баба! За три года из цеха игрушку сделала.

— А Романа, может, в литейку послать? — предложил ответственный секретарь.

— Нет, ты сам туда топай, — сказал Николай Иванович. — В литейке такие зубры сидят, враз нашему отроку мозги затуманят. Пусть уж пока культурой занимается. А я иду в партком, возьму последние решения. Не теряйте времени, товарищи...

Неожиданно поступательный порыв работников редакции затормозил Холодковский, бесцеремонно, без стука вошедший в кабинет редактора и безмолвно опустившийся на первый попавшийся стул. Холодковский был, бесспорно, фигурой примечательной. Никто не мог с уверенностью сказать, сколько ему лет — то ли пятьдесят, то ли семьдесят. Худой, с огромным носом, глубоко посаженными и всегда горящими глазами, с взъерошенными густыми волосами, которые контрастировали с десятком жалких волосков на подбородке, долженствующих, видимо, изображать бороду, Холодковский с великолепным пренебрежением относился к своему наряду. Постоянно засаленный галстук был завязан криво, обшлага пиджака и выглядывающей сорочки обтрепаны, шнурки на ботинках находились неизменно в развязанном состоянии. Холодковский ходил какими-то странными рывками, сильно наклонившись вперед, будто сопротивлялся порывам ураганного ветра. Говорил он раздельно и лаконично, красивым звучным басом, однако понять его было трудно, особенно новичку.

Холодковского любили на заводе. Он — изобретатель. Собственно, числился Холодковский расчетчиком конструкторского бюро. Но к своим прямым обязанностям относился очень неровно. Его просто не хватало на то, чтобы долго заниматься одним делом. Хотя все утверждали, что расчетчик он гениальный. Однажды, когда заводу был дан срочнейший заказ на новый станок, главный конструктор заявил, что по нормам, при полной загруженности всех работников КБ только этим заказом, понадобится как минимум три месяца. Тогда Борис Алексеевич вспомнил о Холодковском и пригласил его к себе. После беседы Холодковский забрал папку с заказом, ушел домой, а через трое суток с воспаленными от бессонницы глазами пришел к директору и положил на стол все расчеты.