Добрые люди

Убедившись, что его опасения безосновательны и что толпа не нарастает, он продолжил путь. Проходя мимо попрошаек, покачал головой: по бесчисленным передачам он твёрдо знал, что обманщики бывают невероятно изобретательны и артистичны и что без «официального» разрешения так работать в метро не дозволено никому. А на эскалаторе ему наконец, впервые за этот день, повезло. В трёх специально пропущенных ступеньках, отвлекая ото всех неуместных размышлений, вознеслось на уровень глаз произведение искусства, обтянутое короткой, туго облегающей юбочкой. Темнеющая щель в том месте, где плотно сжатые ножки исчезали под нею, то набухала, то бледнела от волн движущегося света, как мигающая рекламная стрелочка, напоминающая сразу обо всех заманчивых, виденных им с самого детства фильмахХ. Это было божественно, но, как ни молили его глаза о продолжении, ему вскоре пришлось принудительно оторвать их и направить на поток обыденных встречных лиц, дабы не выставлять свои лёгкие брючки на позор при сходе с эскалатора.

* * *

Когда Иван Георгиевич консультировался с местными властями относительно выбора мест для строительства наземных вестибюлей, как самое перспективное место для строительства «Площади Нахимсона» ему предложили территорию, занимаемую Владимирским собором. В этом не было ничего кощунственного или принципиального. Какое-то здание разрушать всё равно бы пришлось; исходить следовало из понятия целесообразности, заменяя менее полезное здание более полезным. Руководствуясь этим же рассуждением, сносили и Знаменскую церковь под вестибюль «Площади Восстания», и жилое здание под «Технологический институт», и деревянные дачи под «Автово». Однако это предложение так и не реализовали. Директор фабрики «Ленмашучёт», уже почти десять лет располагавшейся к тому времени в храме, грудью встал на защиту своей территории, суетливо забегав по инстанциям, рассылая десятки обосновывающих и жалобных записок.

…Летом тридцатого года в рабочем кабинете настоятеля Владимирского собора, протоиерея Павла, вокруг просторного стола, сукно которого лишь по центру было свободно от разложенных аккуратными стопками бумаг, сидели трое одетых в чёрные рясы утомлённых священнослужителей. Двое из них были седобородыми полными старцами в очках, с большими крестами на груди, третий – молодым священником с относительно короткими волосами и клинообразной бородкой.

– Вы же сами прекрасно понимаете, о чём я говорю. Вы воочию видели глаза этих «пророков», – произнёс протоиерей Михаил, настоятель Малоколоменской церкви, бывший когда-то из «иосифлян».

Отец Павел грустно покачал головой, бросив взгляд на лежащие на столе документы – всё это была переписка с ГПУ, с Советами, с теми же «иосифлянами», не допустившими тогда проведения собора. Отец Николай следил за лицом своего настоятеля, храня на губах едва заметную улыбку.

– Они всерьёз проводят измерения, – сбивчиво продолжал отец Михаил, – так, словно моего храма уже нет! Меня, вы знаете, им уже не испугать… Но я боюсь за своих детей, свою супругу… Как она за меня переживает… Вы знаете всё, что я говорил раньше… И я езжу сейчас… И я воистину верю, что не останется камня на камне; что всё будет разрушено… Но почему же просто смотреть на это? Отец Павел, я знаю Вас, как прекрасного организатора, как человека, способного увлекать за собой! Я прошу Вас, забудьте о прошлом, благословите клир сообща встать на защиту!

Отец Михаил, тяжело дыша, остановился. При его словах отец Николай вздрогнул и метнул быстрый взгляд на настоятеля, лицо которого оставалось неизменно спокойным. Отец Павел помолчал какое-то время и медленно произнёс красивым, мелодичным голосом:

– Я понимаю вас очень… Да, претерпевший до конца будет спасён… Но не забывайте, глубокочтимый отец Михаил, и о пастве! Да, действия большевиков имеют чёткие, логичные объяснения. Но они считают, что чтобы искоренить веру в душах, достаточно поскорее убрать её внешние проявления, замазать иконы, разрушить храмы… Они верят, будто можно в одночасье разрушить то, на чём стояла божья церковь веками… У сильных же духом никогда не ослабнет вера!.. Но что делать со слабыми? Ведь каждую заблудшую овцу следует чтить и возвращать! Для многих, о, вы меня понимаете, насколько для многих взор даже закрытого храма будет важнее любых, самых проникновенных проповедей! Именно в сей тяжкий момент клир и должен объединиться. Пойдя на малую жертву, но сохранив главное…

– Во главном – единство, во второстепенном – свобода, а во всём – любовь, – ударив на вторую часть, быстро добавил отец Николай, взглянув при этом с улыбкой на своего руководителя.

Отец Михаил вздохнул и помолчал, опустив голову и глядя куда-то себе в ноги.

– Благословите меня, отче, ибо грешен я, – обратился он к настоятелю, тяжело и шумно поднимаясь.

– Ну, упаси нас всех Бог… – произнёс он глубоким и густым голосом, получив благословение и отдавая поклон, и, уже на выходе из дверей, каким-то другим, тихим и звонким, добавил: – Упаси Бог…

Отец Павел поднял взгляд на оставшегося с ним за столом человека.