Доброе дело

Кажется, логику Ухтомцева я понимал. Спихнуть дело, успех коего ему неочевиден, на, так сказать, молодого специалиста, а там видно будет. Получится что-то у Василькова с этим чудаковатым боярином, самому Аркадию Ниловичу немалая доля славы тоже достанется — чей, в конце-то концов, тот Васильков ученик? Не получится — и ладно, главное, что боярин Левской эти изыскания проплатит. Меня в общем и целом такое устраивало — помнится, как человек Васильков произвёл на меня впечатление благоприятное, а если он ещё и так толков, как говорит господин профессор, тем лучше. Главное, чтобы не дулся на меня из-за Лиды и не проявил нежелание со мной дело иметь.

…Узнал я Василькова сразу, он за это время почти и не изменился — такой же жизнерадостный здоровяк, разве что добродушия на лице прибавилось, хорошо, надо полагать, ему живётся с такой-то женой. Он меня тоже узнал и опасений моих не оправдал, видно было, что снова меня встретить на своём жизненном пути ему не в тягость. Аркадий Нилович кратко объяснил Василькову, что боярин Левской собирается подрядить его на некие исследования, суть коих сам и изложит, я ту самую суть изложил, повторив демонстрацию с отпечатками на стекле и разъяснив, как это можно и нужно использовать на практике.

— Это же сколько измерений выполнять придётся… — Васильков озадаченно потёр щёку.

— Ну, Андрей Семёнович, мне ли вас учить, как составлять выборку, — подбодрил я его. — Могу, кстати, и некоторые способы, подходящие именно для наших целей, подсказать.

— И какие же? — заинтересовался он. Профессор, впрочем, тоже слушал со вниманием.

— Уделите повышенное внимание сравнению пальцевых узоров у близких родственников, а в особенности у близнецов, — предложил я наиболее наглядный способ.

— Да, это было бы показательно, — согласился Васильков. — А этот ваш Ламмер, он какие исследования проводил?

— Даже не знаю, — развёл я руками. — Сам я чаще заставал его за изучением вкусовых качеств разных сортов пива, колбас и сыров, — тут я душой не кривил, бедолага Франц проявлял недюжинное мастерство по части выпить и пожрать. — Но он утверждал, что пальцевые узоры уникальны. Впрочем, теперь вы и сами либо в том убедитесь, либо сумеете это опровергнуть. Что, Андрей Семёнович, возьмётесь, если Аркадий Нилович возражать не станет?

Васильков перевёл взгляд на профессора, тот с благодушным согласием наклонил голову. Подумав ещё с полминуты, факультетский ассистент решительно кивнул и просто сказал:

— Я согласен.

Договор с Васильковым мы составили прямо в факультетском правлении. При предварительном обсуждении его условий я настоял, чтобы предмет исследования в договоре поименовать не прямо, нечего, мол, раскрывать заранее тему исследования, которое ещё неизвестно чем завершится, а вот обязательства заказчика и подрядчика прописать надобно подробно и обстоятельно. Впрочем, чем именно наша работа завершится, я, в отличие от господина профессора и факультетского ассистента, знал. Тут же я выдал Василькову пятьсот рублей под обязательство отчитаться об их расходовании через месяц или как они закончатся, ежели такое произойдёт ранее. Жена у Андрея Семёновича, конечно, богатая, но то жена, так что пусть и сам заработает неплохие деньги, для самоуважения полезно будет. Успеет Васильков изобрести дактилоскопию до завершения дела об отравлении Гурова, не успеет, не так и важно, главное — изобрести её в принципе. Согласие наше мы отметили, чисто символически приняв по чарке вина, на том я посчитал очередное своё достижение на почве прогрессорства почти что исполненным, да и откланялся.

[1] См. роман «Семейные тайны»

Глава 14. Неправильное письмо

Кто сказал, что губной сыск это прежде всего рутинная работа со сбором сведений и выяснением правильности их толкования? Я же сам и сказал? Ну да, так-то оно так, и от слов своих отказываться я не собираюсь, но это ж у губных. У них — да, у них прежде всего рутина и процедура, а мне в этом смысле легче, могу позволить себе всяческие умствования. Но иной раз и у губных такое может приключиться, хоть стой, как говорится, хоть падай. Вот и у Шаболдина тут случилось нечто, что даже с нашей, прямо скажу, не особо хорошей в плане передачи голоса телефонной связью, было слышно, насколько сильно господин старший губной пристав озадачен и как ему не терпится поделиться своей озадаченностью со мной.

— Вот, Алексей Филиппович, позвольте вам представить поручика Василия Захаровича Гурова! — при моём появлении в кабинете поднялся не только пристав, но и сидевший напротив него пехотный офицер примерно моих лет, может, чуть постарше. Нет, что младший сын Захара Модестовича на два года старше меня, я помнил, но на вид разница между нами не улавливалась. На старшего своего брата Василий Гуров походил весьма отдалённо, хотя, если поставить их рядом, сходство бы виделось нагляднее.

— Боярин Левской, Алексей Филиппович, — отрекомендовался я сам, едва поручик щёлкнул каблуками, увидев у меня «георгия».