Доброе дело

Удалось узнать кое-что и о Даше, Дарье Степановой Кошелевой. Было ей восемнадцать лет, и за год до знакомства с Гуровым Красавина устроила девушку в театр, где Даша исполняла работу гримёрши. Хм, девушка из мещан, в четырнадцать лет умеющая обращаться с косметикой? Не особо хорошие предположения о роде её тогдашних занятий у меня появились, прямо скажу. А ещё стало мне интересно, почему Красавина, покинув театр, и Дашу с собой увела. Что за этим стояло? Ведь если младший Погорелов выгораживает своим дурацким признанием именно Дашу, это может иметь значение…

— Алёша, ты что, и с Марией Жемчужиной говорил? И с Анастасией Славской? И со Степаном Загорским? И даже с Ольгой Штольц?! — по мере перечисления театральных знаменитостей, с коими мне пришлось беседовать, Варины глазки всё больше и больше округлялись. — Какие они? Расскажи!

— Какие они на сцене, ты и сама видела, — напомнил я. — А в жизни они скучные и неинтересные.

Ну в самом деле, не буду же я рассказывать Вареньке, что Мария Жемчужина оказалась особой до крайности желчной и завистливой, и вообще, никакая она не Жемчужина, а очень даже Требухова, что Анастасию Славскую, которая просто Петрова, в театре все за глаза именуют не иначе как «наша глупышка», что Степан Загорский (как ни странно, и вправду Загорский) если и бывает трезвым, то только когда спит, а уж что говорят в театре про Ольгу Штольц, в жизни Смирнову, я в трезвом виде передать постесняюсь, ограничусь тем лишь, что ни настоящей её фамилии, ни сценической [1] содержание тех рассказов никак не соответствует. Да и как та же Славская всячески вертела передо мной хвостом, говорить Варе точно не стану. Хотя появилась у меня интересная мыслишка…

— Знаешь, Варенька, очень может получиться так, что и ты сможешь со всеми ними побеседовать, — губки любимой супруги, только что обидчиво надутые, растянулись в радостной улыбке.

А что, запустить Варю в театр представлялось мне неплохой идеей. Всё же с женщиной актриски, глядишь, и пооткровеннее будут, чем со мной. Да и прививка от чрезмерного восхищения театральным блеском супружнице точно не повредит…

[1] Stolz — гордый (нем.)

Глава 7. Первые итоги и небольшой перерыв

— Как видите, Борис Григорьевич, не так уж много мне удалось узнать, — самокритично закончил я излагать итоги своих походов к Погореловым, Гуровым, присяжному поверенному Друбичу и в театр.

— Да и не так мало, Алексей Филиппович, — благодушно отозвался Шаболдин. — Сами-то что думаете обо всём узнанном?

Хороший вопрос. С приставом мы встретились ближе к середине дня, последовавшего после моего визита в театр, так что времени подумать у меня хватало, и потратил я это время отнюдь не впустую. Итоги моих раздумий выглядели примерно так…

Прежде всего, можно было считать установленным, что своим самооговором и последующим молчанием младший Погорелов покрывал именно Дашу. Другой вопрос, травила она Гурова или нет, но Погорелов-то очевидным образом полагал, что отравительница именно она, вот и спасал её столь самоотверженно и глупо. Почему Погорелов так считал? Прикинув разные вероятности, я решил, что он, скорее всего, видел Дашу, выходящей из спальни Гурова, тем более, показаниям Смиглого и Ольги Гуровой такое предположение никак не противоречило — Гурова на третьем этаже вообще не была, а Смиглый мог увидеть Погорелова уже после того, как Даша скрылась в своей комнате. Более того, Погорелов мог прийти за известной надобностью к Даше, не обнаружить никого в её комнате, отправиться разочарованным и недоумевающим восвояси и встретить девушку, выходящую оттуда, где ей вроде как быть не положено. Далее они могли вдвоём уйти в Дашину комнату, там она призналась любовнику в преступлении, или не призналась, а Погорелов уже потом домыслил это сам, и Смиглый увидел Погорелова после того, как тот ушёл от Даши. При таком раскладе, а он представлялся мне наиболее вероятным, вопрос о виновности Даши вставал, что называется, ребром.

Поначалу я полагал, что никакой выгоды от смерти Гурова Даша не получала, а потому главу семейства и не травила, однако же после разговоров в театре хоть и продолжал считать, что смерть Захара Модестовича для Даши оставалась бесполезной, но вот особой уверенности в невиновности служанки у меня уже не было. Из того, что я узнал о Даше, получалось, что в юных своих годах она вполне могла быть блядью или хотя бы содержанкой и уж точно жертвой растления, возможно даже, обращённой к разврату насильственно — законно заниматься продажей своего тела можно лишь с шестнадцати лет. Красавиной каким-то образом удалось вытащить девушку из этого болота, и Даша наверняка чувствует себя обязанной ей, так что отравить Гурова по приказу хозяйки она очень даже могла и безо всякой для себя выгоды. Логично? Пока да, но тут же вставал во весь рост и следующий вопрос: а зачем было травить мужа Ангелине Гуровой?