Во- первых, мне стало казаться, что в Галиче куда больше собственно музыки, чем положено думать. Его записи порой бывают сродни глухому нескончаемому темному кантри -по ощущениям. Песни спеты не на одном дыхании, на каждую вещь приходится огромное количество нюансов - в звуке, мелодии, голосе. Он вел свою музыку, как старый тамада застолье - долго, неровно, страстно. (Кстати, Галич курьезным образом проговорил сразу две важные для прошлого века музыкальные тенденции. Например, «услышать прекрасность молчания» - это фактически квинтэссенция всех сочинительских принципов тихушника Кейджа, тогда как строчкой «есть магнитофон системы „Яуза“, вот и все, и этого достаточно» можно припечатать кустарную эстетику Do It Yourself и прочий lo-fi.)
Во- вторых, майским вечером 1999 года мне посчастливилось побывать на домашнем концерте Псоя Короленко «Чтобы не вышло как с Галичем». В квартире на Ленинском проспекте Псой инсценировал его песни с непередаваемой, нездешней точностью. Круче только Северный исполнял «Тонечку».
И, наконец, в-третьих, я расслышал песенку про несбывшееся из нервного фильма «Бегущая по волнам». Мне на нее в свое время указал Гарик Осипов. «Под старость или в расцвете лет, ночью и средь бела дня твой голос придет, как внезапный свет, и ты позовешь меня». Несбывшееся - глубочайшая из мыслей Галича. То, под чем ходили все его афоризмы, анафемы и анекдоты; та точка, где барин, наконец, мирится с изгоем. Та высшая точка, о которой, впрочем, галичевские герои выразились бы без суесловия - не «Столичную» пьем, а «Особую».