Добродетель 05.11.2008

«Как бы избавиться от бл...ства?» — много лет систематически я слышу этот трагический вопрос от одного своего приятеля, вроде бы давно закосневшего в добросовестном ребяческом разврате. Лицо у него при этом немного смущенное, но скорее довольное, потому что физиологическое и психологическое удовольствие от разврата составляет одно из главных, необходимых удовольствий в его жизни, в которой в общем-то нет никаких объективных факторов, сдерживающих его хаотическую сексуальную активность, — за исключением вот этого странного побочного эффекта, смутного подозрения, что есть все-таки какая-то неправильность в том, чтобы едва поздоровавшись, сразу совать гениталии в человека, которого ты видишь первый и, вероятнее всего, последний раз в жизни.

Ощущение это вряд ли связано с угрызениями совести или страхом общественного порицания — просто даже в самом закоренелом развратнике иногда неожиданно просыпается то, что называется «целомудрием», и окончательно задавить это в себе не всегда удается даже годами самого отчаянного наплевательства на те моральные ограничения, которыми социум пытается загнать «основной инстинкт» в удобное ему русло. Хотя, казалось бы, о каких ограничениях можно говорить сейчас, когда общеупотребительная, обиходная мораль растянулась до совершенно безразмерного резинового контрацептива? Целомудрие в этой ситуации выглядит как-то не модно, не круто и несколько постыдно, как какая-то чрезмерно затянувшаяся девственность. Человек легко способен признаться, например, что сидит на диете и запрещает себе сладкое, но объявить на полном серьезе, что ты принципиально исключаешь из своего сексуального рациона контакты, не сопровождающиеся глубоким искренним чувством к партнеру, — значит выставить себя закомплексованным лохом, попросту оправдывающим свою непривлекательность какими-то мифическими моральными принципами.

Нетрудно догадаться, почему целомудрие оказалось сильно скомпрометированным. В процессе воспитания и социализации каждому из нас очень подробно и обстоятельно перечисляют всё, что нельзя, и очень редко и не-охотно объясняют, при каких условиях все-таки можно делать то, что хочется, и не испытывать при этом угрызений совести. Все мы вырастаем здорово запуганными, боящимися своих инстинктивных желаний: по мере того как мы живем дальше, почти на каждом шагу выясняется, что как только ты сделал то, что хотел, ты неизбежно ущемил чей-то интерес, задел чьи-то чувства и, сам того не желая, причинил кому-то зло, даже если это было почти незаметное невооруженным глазом микрозло. Разумеется, человек, желающий ощущать себя хоть в чем-то свободным, первым делом посылает куда подальше целомудрие: если начать грабить и убивать, за это предусмотрены санкции, а если совокупляться направо и налево, за это не то что статьи не предусмот-рено, но к тому же и перед пацанами есть чем похвастаться. При этом человек перестает воспринимать целомуд-рие как свою внутреннюю душевную потребность, заложенную в него природой, а видит в нем исключительно навязанный ему, ненавистный социальный ограничитель. Вообще, честно говоря, при слове «целомудрие» возникают какие-то сомнительные визуальные ассоциации: представляется прыщавый девственник лет двадцати пяти, который угрюмо сидит в углу и прожигает оттуда взглядом каждую проходящую мимо женщину — он хочет ее тем больше, чем сильней ему запрещает его целомудрие. На самом деле становится обидно за целомудрие, которое является не уродливым и постыдным, а безусловно похвальным качеством: хочется сделать ему какой-то ребрендинг и реабилитировать в глазах общественности как нечто, чем можно гордиться. Для этого, наверное, стоит перевести это понятие из религиозной сферы, где оно воспринимается несколько ханжески и упрощенно как пропаганда воздержания, в светскую, где оно приобретает более широкий общефилософский смысл. В человеке, который мучается вопросом «Как избавиться от бл...ства?», говорит не менее сильная, чем половой инстинкт, психологическая потребность — ощущать себя цельным (то есть не испытывать противоречивых, раздирающих тебя на части желаний и эмоций), и мудрым (то есть понимающим смысл того, что с тобой происходит). В этом смысле целомудрие совсем не синонимично невинности — для невинного человека, не имеющего представления о пороке, проблема целомудрия, то есть сохранения своей внутренней целостности и восстановления ее, в случае если она нарушена какими-то неправильными поступками, вообще не стоит.