Добро пожаловать в обезьянник

– Это было бы против законов природы, – возразил Лу. – Чистое убийство. И потом, если он застукает нас со своим антигеразоном, то не только лишит наследства, а еще и шею мне сломает. Жом силен как бык – не смотри, что ему уже сто семьдесят два.

– Законы природы! – хмыкнула Эм. – Да кто теперь знает, что такое природа! Ох-х… не думаю, что когда-то решусь разбавить его антигеразон или сотворить еще что-нибудь в этом духе, но, черт возьми, Лу, сил нет думать о том, что Жом ни за что не уйдет, если кто-нибудь ему не поможет. Бог ты мой, здесь такая теснота, что повернуться негде, а Верна мечтает о ребенке, да и Мелисса уже тридцать лет как не рожала. – Она топнула ногой. – Меня тошнит от вида его морщинистой старческой образины, тошнит видеть, как он занимает единственную отдельную комнату, сидит на лучшем стуле и ест лучшую еду, как выбирает, что смотреть по телевизору, и издевается над всеми, без конца меняя завещание.

– В конце концов, Жом глава семьи, – беспомощно возразил Лу. – Да и с морщинами ничего не поделаешь – когда изобрели антигеразон, ему было семьдесят. Он уйдет, Эм, надо просто дать ему время. Это ведь его личное дело. Да, жить с ним непросто, но нужно потерпеть. Если его злить, ничего хорошего не выйдет. В конце концов, мы-то устроились получше многих. Здесь, на диване.

– И сколько, по-твоему, нам еще спать на диване, пока он не выберет новых любимчиков? Кажется, мировой рекорд составил два месяца?

– Да, это удалось маме с папой.

– Да когда же он уйдет, Лу? – вздохнула Эмеральд.

– Ну, он говорил, что прекратит принимать антигеразон сразу после Пятисотмильного спидвея.

– Ага, а до этого была Олимпиада, а перед ней чемпионат по бейсболу, а еще раньше президентские выборы и Бог знает что еще. У него последние пятьдесят лет всегда находятся причины. Я уже не верю, что нам вообще когда-нибудь достанется не то что комната, а даже яйцо всмятку!

– Ладно, считай меня неудачником, – насупился Лу. – А что я могу сделать? Я вкалываю как вол, зарабатываю недурные деньги, но практически все уходит в оборонный и пенсионный фонды. А если бы и не уходило, где, по-твоему, мы могли бы снять комнату? В Айове? Да кому это взбредет в голову поселиться в окрестностях Чикаго?

Эм обняла его за шею.

– Лу, милый, я вовсе не считаю тебя неудачником. Господь свидетель, ты не такой. У тебя просто нет шансов, потому что Жом и его поколение никогда не уступят нам своего места.

– Да, верно, – уныло пробормотал Лу. – Но ты ведь не станешь винить их за это, правда? Я хочу сказать, кто знает, когда мы сами в их возрасте решимся прекратить принимать антигеразон.

– Иногда мне хочется, чтобы никакого антигеразона не было и в помине, – горячо воскликнула Эмеральд. – Или чтобы его делали из чего-то страшно редкого и дорогого, а не из земли и одуванчиков. Хочется, чтобы люди умирали в положенный срок, как когда у часов кончается завод, и чтобы ничего нельзя было с этим поделать, нельзя было самим решать, сколько еще околачиваться на этом свете. Я бы законом запретила продавать антигеразон всем, кто старше ста пятидесяти.

– Да кто ж примет такой закон, когда всем управляют богатые старики? – Он пристально посмотрел на нее. – Ты готова умереть, Эм?

– Бог ты мой, и не стыдно тебе говорить такое родной жене? Милый, мне еще и сотни нет. – Она обняла его крепкую юношескую фигуру. – Мои лучшие годы еще впереди. Но не сомневайся, когда ей стукнет сто пятьдесят, старушка Эм спустит свой антигеразон в унитаз и прекратит занимать место. И она сделает это с улыбкой.

– Да-да, конечно, – кивнул Лу. – Никаких сомнений. Все так говорят, а ты слышала, чтобы хоть кто-то так и поступил?

– А тот человек из Делавэра?

– И не надоело тебе твердить о нем? С тех пор уже пять месяцев прошло.

– Хорошо, а Мамаша Уинклер, она ведь жила в этом самом доме?

– Она попала под поезд в подземке.

– Просто выбрала такой способ уйти.

– Предварительно затарившись упаковкой на шесть бутылок антигеразона?

Эмеральд устало покачала головой и закрыла глаза.

– Не знаю, не знаю, не знаю… Знаю только, что дальше так нельзя. – Она вздохнула. – Иногда мне хочется, чтобы нам оставили хоть парочку болезней. Тогда можно было бы хоть иногда поваляться в кровати. Уж слишком много стало людей! – воскликнула она, и ее вскрик вскоре превратился в невнятное бормотание и растаял среди тысячи асфальтовых дворов, зажатых между стенами небоскребов.

Лу нежно тронул ее за плечо:

– Ну же, милая, будет тебе. Я не могу выносить, когда ты хандришь, как сегодня.

– Если бы у нас была машина, как в старые времена, – вздохнула Эм, – мы могли бы прокатиться куда-нибудь, побыть хоть немного вдали от людей. Бог мой, как же это было здорово!

– Было, – согласился Лу, – пока не кончился весь металл.

– Мы бы забрались в машину, папа подъехал бы к заправке и скомандовал: «Залей-ка под заглушку!»

– Здорово было, верно?.. Пока не кончился весь бензин.

– А потом мы мчались бы по полям…

– Хороши сейчас те поля, черт бы их побрал! Сейчас и поверить трудно, что между городами было столько пространства.