― В смысле… Я на самом деле никогда не катался на них! Ха–ха–ха–ха–ха–ха!.. Ну ладно, пока.
Я пулей вылетел из кафе.
По дороге домой я купил в магазине пиво и сётю.
Я кричал: «Сакэ! Принесите еще сакэ!», но это были лишь пустые слова, обращенные к самому себе, и этим тоскливым вечером, в квартирке на шесть татами, они звучали особенно жалко. Мне хотелось плакать.
Это она во всем виновата. Из–за неё мой великий план по спасению от жизни хикикомори с треском провалился. Мне хотелось обрести способность насылать смертельные проклятия.
— Шеф, тут сегодня один сумасшедший хикикомори заходил.
— Правда что ли, Мисаки?
— Наверно, он хотел устроиться к нам на работу. Но, Господи, он же хикикомори! Пусть знает свое место.
— Точно. Безработному, отчисленному из колледжа, отвратительному хикикомори не вернуться в общество.
Они пользовались мной, чтобы поупражняться в остроумии.
Но, будучи хикикомори, я не смог придумать ни одного действенного способа отмщения. Поэтому я решил отвлечься на некоторое время и подумать о чем–нибудь более веселом.
Кстати о веселом, есть же ещё N.H.K..
Точно, когда мне было плохо и больно, я мог просто обвинить во всем заговор, который тайно планировало N.H.K..
Если делать так, то, возможно, я почувствую себя лучше.
— Ясно! Я понял! — крикнул я. — Эта девушка — спецагент вмешательства N.H.K.! — продолжал кричать я.
Но, вопреки моему прошлому решению винить во всём заговор, лучше мне не стало.
— Проклятье! — воскликнул я, так и не допив пиво и сётю.
Моя голова болела, а анимешные песенки, громко игравшие у моего соседа, чертовски надоели.
Не успел я заметить, как напился в хлам. Настроение падало все ниже и ниже. И снова я не мог отыскать в себе ни капельки веры в светлое будущее. Я подозревал, что попаду прямиком в ад, выглядя при этом несчастным одиноким засранцем.
— Вот и всё. Всё кончено. Всё кончено! — повторял я.
А анимешные песни у соседа сбоку не прекращались. В них часто повторялись — как иронично! — слова вроде «любовь», «мечта», «романтика» и «надежда». Для меня, потерявшего всякую надежду, они звучали словно злостная насмешка. Эти слова наполняли меня ненавистью и жалостью к себе.
Кстати, это первая ночь, когда мой сосед включил свои анимешные песни так громко. Обычно он включал их только днем, но была уже поздняя ночь.
И тогда меня осенило: а не может ли это быть очередным оскорблением в мой адрес? Оскорблением меня! Настолько жалкого и тупого, что даже не способного стать фритером!
Если так, то я этого не потерплю. Я попробовал ударить стену кулаком. Музыка не прекращалась. Тогда я пнул стену. Никакой реакции.
Я снова выпил и опьянел ещё больше, я пил чтобы заглушить все чувства.
Неуклюже встав из–за котацу, и выглядя, словно вот–вот упаду , я доковылял до двери.
Нетвёрдым шагом я дошёл до квартиры 202 и несколько раз ударил по кнопке звонка. «Дин–дон, дин–дон, дин–дон…»
Нет ответа.
Тогда я начал колотить в дверь кулаками.
Нет ответа. Изнутри доносились лишь звуки анимешной песни. Сейчас играла заглавная песня из «Fancy Lala»: «I am Fancy Lala…»
Я даже покраснел от злости.
Я подергал ручку. Дверь была не заперта, и мне было уже наплевать на последствия.
— Эй, ты! — крикнул я, вне себя от злости, и распахнул дверь. — Сделай потише!
И тогда я увидел его. Парень сидел за компьютерным столом в глубине комнаты, повернувшись к колонкам, стоявшим у стены. Осознав внезапное появление гостя, он медленно повернулся в своем крутящемся кресле и посмотрел на меня через плечо.
Он… плакал.
Слезы тихо стекали по его щекам.
Но что самое невероятное, я прекрасно знал, кто это. Я потерял дар речи. Я не мог поверить своим глазам.
Вытирая слезы, он в изумлении глядел на меня. Подкатившись на стуле поближе, он начал рассматривать мое лицо. Наконец, после недолгого молчания, запинающимся и дрожащим голосом он произнес:
— Са–Сато?