Добро пожаловать в ад

Солнце уже свирепствовало. Девушки и парни, ожидающие своей очереди на прыжки, стали кучковаться под крыльями «Ан-2», где была тень. Кому не хватило места, повязали на головы майки и футболки. Разогретый воздух дрожал над полем, словно заливное. Спортивный самолет с иностранкой, которой захотелось острых ощущений, сделал «свечку» и стоматологическим буром впился в белую мякоть облака. На мгновение он исчез из виду, затем, сверкнув крыльями уже над облаком, несколько раз перекрутился вдоль своей оси. Земное притяжение держало его за хвост подобно крючку с резинкой. Самолет поднимался вверх все медленнее и, наконец, подъемная энергия закончилась, он остановился, замер на какую-то секунду. Лопасти винта, казалось, месили воздух в бешеном отчаянии, будто хотели ухватиться за край облака. Но тут звук мотора примолк, наступила тишина, и самолет стал нелепо и страшно валиться вниз: сначала на левое крыло, затем носом вниз, потом опрокинулся кверху днищем. Он падал беспорядочно, как детская игрушка, сброшенная с балкона, и солнце короткими вспышками отражалось то на крыле, то на хвосте, то на каплевидной сфере фонаря. Когда до земли осталось совсем немного, самолет снова издал пронзительный пчелиный зуммер, перестал вращаться и нацелился носом в будку диспетчера. Затем резко приподнял нос, по широкой дуге пролетел над линиями электропередачи и опять взмыл в небо. Выполнив «бочку» и боевой разворот, самолет угомонился, перестал хулиганить и, приглушив двигатель, пошел на посадку.

Я перешагнул ограждение, обозначенное белыми флажками, куда через минуту подрулил самолет. Выстрелив сизым дымом, двигатель затих, лопасти остановились. Иностранка, постаревшая лет на десять, тараща во все стороны сумасшедшие подслеповатые глаза, долго и неуклюже выбиралась из кабины. Очков на ее лице уже не было. Как, собственно, и наивно-любознательного выражения, с каким она садилась в самолет. Заталкивая деньги в карман комбинезона, пилот подошел ко мне.

– Готов? – спросил он меня. – Сегодня летим вместе.

Я кивнул. Пилот хотел пить. Облизнув пересохшие губы, он пошел к ларьку, торгующему напитками. Зеваки обступили самолет, начали трогать крылья и лопасти. Я сказал им, что иногда у самолета случается самопроизвольный запуск, после чего работникам аэродрома приходится собирать отрубленные головы по всему полю. Толпа немедленно отступила от самолета. Я привычно поднялся на крыло и забрался в свою кабину. Наушники не стал надевать, задвинул фонарь и надавил кнопку стартера. Лопасти пришли в движение и начали взбивать сизый дым выхлопов словно миксером. Я поставил ноги на педали… Это безумие! – сказал я сам себе и тут же начал полемизировать с собой: – А все то, что я делал последнюю неделю – не безумие? Вся моя нынешняя жизнь, мои мысли, мои цели – не безумие? А разве не с безумцами – жестокими и хитрыми – я имею дело?

Через мутный фонарь я смотрел на земной мир, который уже мне не принадлежал. Между нами стояла непреодолимая стена, сотканная из моей воли и вплетенными туда же нитями авантюризма. Зеваки пялились на меня с благоговением и отходили от самолета все дальше – уж больно страшно и громко он рычал. Я увидел своего инструктора. Зажав под мышкой бутылку с водой, он бежал к самолету, махал рукой и, судя по широко раскрытому рту, что-то кричал мне… Я безумец! Наверное, мне слишком многое сходило с рук, раз я позволяю себе то, что выходит за пределы здравого разума… Я становлюсь непредсказуемым и неуправляемым, и потому опасен для общества. Общество избавляется от таких типов. Может быть, это произойдет в ближайшем будущем. Но мне не хочется думать о нем. Я отгородился от людей. Никто мне сейчас не нужен, никто не способен остановить меня…

Я увеличил шаг винта и толкнул вперед левую педаль. Лопасти, изменив угол, стали засасывать воздух и с силой толкать его назад. Самолет тронулся с места и, подпрыгивая на каждой кочке, покатился в сторону вытоптанной, протертой до красной глины полосы. Инструктор понял, что его худшие опасения оправдались. Он не стал, как идиот, бежать за самолетом. Остановился у белого флажка, развевающегося в мощном потоке воздуха, и посмотрел по сторонам, словно призывал свидетелей обратить внимание на происходящее безобразие и самоуправство.