Добрая фея короля Карла

Но вот они зашевелились, и прозвучал первый вопрос. У нее упало сердце: ее просили объяснить сущность заповедей Христа… Давно еще, когда она жила в городе, мать говорила ей, что коли пало на тебя подозрение, то следует искренне раскаяться, признав свои ошибки. А муж уверял, что в таких случаях следует ни в чем не признаваться: не знаю, не помню, не говорила. Что же избрать?.. Как надлежит себя вести?.. И тут – следующий вопрос, за ним третий… И все они о Христе, о вере, о Марии Магдалине…

Напуганная арестом, мрачным домом, зловещими фигурами и градом вопросов, Эльза стала все отрицать. Обвинений было много, но она отвергала решительно все, недоумевая, как этим монахам могло прийти в голову то, о чем она никогда не высказывалась. Потом они стали спрашивать, верует ли она в Иисуса Христа, в хлеб и вино, которые за обедней, совершаемой священнослужителями, превращаются в тело и кровь Христовы? Вообще, верует ли она в то, во что должен веровать каждый добропорядочный христианин? Она ответила утвердительно.

Затем ей стали задавать вопросы, от которых она пришла в ужас. Ее спрашивали о союзе с дьяволом. Обещание ли это было или оно скреплялось клятвой? Как эта клятва звучала? Отрекалась ли при этом обвиняемая от Бога – в чьем присутствии, в каком месте, в какое время? Когда и как к ней являлся дьявол? Пожелал ли он брака с ней или простого распутства? Как она сверхъестественными способами влияла на других людей, например на рожениц, которых помогала извести? Каким образом она летала по воздуху и какую изготовляла для этого мазь? Какого она цвета и как готовится? Когда она летала, добро или зло приносила она людям? Ее красота – не от дьявола ли? Что он пообещал ей в обмен на это? Сколько она напустила бурь, морозов и ветров, когда это было и где? Как она это делала и кто в этом участвовал? Как она изготовляла отвар, от которого чахнут виноградники, а у коров скисает молоко? Сколько людей и когда она извела такими отварами? Сколько погубила животных или растерзала, обернувшись волчицей? Что знает она об исцелении больных с помощью заговоров и заклинаний? Собирает ли она травы просто или на коленях, с лицом, обращенным на восток, и воскресной молитвой на устах?

Эльза чувствовала, как у нее начинает мутиться разум. Да люди ли то перед ней? В здравом ли уме человек, задающий такие вопросы? Она еще держалась, а инквизиторам важно было сломить ее волю, добиться нервного срыва, заставить признаться во всем. Но она не признавалась, понимая, что одно только «да» вызовет град новых нелепостей, которые проложат прямой путь к костру. Вместо них посыпались угрозы. Но и они не возымели действия; Эльза молчала, не выказывая признаков страха.

Наконец повисла пауза. Эльза даже удивилась: что это они?.. Неужели все кончилось? Значит, ничего не добившись, они ее отпустят? Но три пары прорезей, пошевелившись, вновь застыли; оттуда, из этих щелей, все так же холодно и отчужденно глядели на жертву злые глаза. Теперь, когда стало ясно, что волю обвиняемой не сломить и добровольных признаний от нее не добиться, инквизиторы пришли к заключению, что, исходя из желания выведать правду, надлежит избрать последнюю меру воздействия – пытку. Физические муки в этом отношении помогут значительно эффективнее мук моральных. Они коротко посовещались, собственно, лишь кивнули друг другу, обронив при этом несколько латинских фраз. Эльза уловила: Satis! Periculum in mora. Finis coronabit opus[66]. После этого Содон произнес, обращаясь к ней:

– Мы не добились от тебя признательных показаний, а потому ради торжества истины нам придется прибегнуть к более действенному средству, именуемому пыткой.

– Пыткой?.. – У нее даже остановилось дыхание. Она по-настоящему испугалась. – Но это невозможно!

– Ты можешь предложить что-то иное?

– Вы намерены обречь меня на ужасные страдания…

– Иисус Христос тоже страдал. И что, в конце концов, есть человеческая жизнь, если не наказание за первородный грех прародителей наших, а потому истязание бренного тела ради спасения души есть акт милосердия.

– Но я не хочу! Я вам все сказала…

– Не бойся, это будет совсем не больно. Тебя всего лишь подвесят к потолку, где ты провисишь некоторое время с вывернутыми руками. Если ты по-прежнему будешь упорствовать, на тебя наденут «испанские сапоги» – милые такие сапожки с деревянными голенищами. Наш палач умеет это делать, будь уверена, он превосходный обувщик. Ну, ты все поняла, дочь моя? Ступай пока что, за тобой очень скоро придут. У тебя будет время на раздумья. Помни, признания в ереси и выдача сообщников избавят тебя от плетей, «сапог» и потолка.