Добивающий удар

— Господин министр, вы ведь арестовали Николая II и сразу заключили его в Петропавловскую крепость, по вашим же словам. А сейчас почему-то якшаетесь с нами… Это непривычно и непонятно нам.

— Всё так, господа, но и покушение никто из нас не выдумывал. Оно действительно было и его совершил монархист полковник Герарди, уж не знаю, почему. На допросах он вещает, что это его самостоятельное решение. Но дело не в этом.

— А в чём? — тут же спросили оба.

— В том, что мне нужно реорганизовать свою партию из леволиберальной в праволиберальную, насколько это возможно. Да-да, я знаю, что вы мне хотите сказать, слишком крутой поворот, так не получится и так далее. А вы попробуйте, не уходите в тень, не умывайте руки и не прячьтесь в свою раковину. Вас всё равно там найдут и достанут. Никому не интересны ваши заслуги перед государством, более того, за это вас и распнут. Поверьте мне, я знаю, о чём говорю. Единственный для вас выход — это возглавить мою партию, став её лидерами.

— Вы просто не представляете, о чём вы говорите, — сказал Булацель, — вы правы, но это невозможно на сегодняшний день. Мы против революции, мы за прежний строй, но император отрёкся и нам больше не за что бороться. У нас нет больше почвы под ногами, самодержавность уничтожена.

— Хорошо, пусть так, моя партия не будет иметь успеха, монархистская тоже, тогда создайте свою, с моей помощью, соберите туда неравнодушных людей, а потом я показательно её возглавлю. Сделайте её не монархической, а центристской, переходящей в… Одним словом, вам предстоит многое сделать. В конце концов, я могу быть и беспартийным, это не имеет особого значения в свете сегодняшней вакханалии. Вам же надо создать с нуля партию и лучше, если она будет без всяких приставок, типа социалистическая, рабочая и так далее. И также не будет ярой монархической, а скорее, консерваторской.

— А тогда как же её назвать, позвольте?

— Крестьянская. Российская крестьянская партия. РКП без всяких «Б». Я не настаиваю на этом, но вы подумайте. Это единственное сословие, на которое стоит опираться. Будет у нас его поддержка, вы… мы… победим! Так вы сможете принести пользу России, а сидя дома, в ожидании, когда это всё закончится, вы не поможете себе и погубите Россию. Если вы начнёте называть вещи своими именами, то долго не протянете, и вас уничтожат. Сейчас наступило время хамелеона. Главное сейчас казаться тем, кем надо. Я, вы, Россия — все в кольце врагов, и вы должны это понимать.

— Мы это понимаем, но как и когда это стали понимать вы? — спросил Булацель.

— Это же ваши слова, Павел Фёдорович, про либералов и демагогов. Вы это и видите сейчас. И когда один из них нечаянно прозрел, вы отказываетесь вести с ним беседы и вообще хотите ничего не делать. Не хотите жалеть себя, пожалейте миллионы ни в чём не повинных людей. Это не пустые слова, это понимание происходящего.

Сказав это, Керенский перевёл дух и откинулся на спинку своего стула.

— Мишкааа!

В дверь просунулась голова ординарца.

— Миша, чаю мне и товарищам.

— Будет сделано, вашбродь.

— То есть, вы хотите создать полуподпольную партию с второстепенными лозунгами для всех и завуалированными для внутреннего пользования? — спросил Никольский.

— Да, именно так, но в то же время не так. Вы заметили, что все нынешние плакаты и лозунги лишь вскользь упоминают о России и империи. Словно сговорившись, они пропагандируют всё, что только можно, кроме того, что действительно нужно. Интернационал, социализм, марксизм, коммунизм, свободу, анархию, поражение в войне. В общем, всё, что угодно, однако…

— Однако, — прервал его Никольский, — вы этого не хотите?

— Однако, нет. В этих лозунгах никогда не упоминается Россия или Отечество. Только непонятное и неизвестное. Что такое интернационализм для простого народа? А коммунизм? Они этого не понимают, это словно мантра о неведомом, но, безусловно, прекрасном. Это новая вера в рай, непознанный никогда и никем. Они слышат о земле, и в их представлении это понимается, что она станет общая, но конкретно ему достанется большой кусок, главное — прийти к нему первым и покрепче схватить. Схватить жадными заскорузлыми руками, как хватает ребёнок игрушку, а потом также её бросает, наигравшись, не зная, что с ней делать дальше, а то и сломав.

Керенский передохнул, хлебнул принесённого чая, поболтав в стакане серебряной ложечкой.

— Я давно уже понял, к чему всё идёт. К проигрышу России в мировой войне. Все, абсолютно все: и наши враги, и наши союзники кровно заинтересованы в этом. Наша либеральная интеллигенция, по вашим же словам, господа, сама себя предала, скрывшись за глупостью повторяемых за иностранцами разных словес и понятий. Они обманули сами себя и теперь с ужасом смотрят на то, что натворили и ищут силу. Силу, которая это всё сможет усмирить. Но её нет, её только предстоит создать, и сделать это в условиях ведения войны! И это правда, господа…

— Сила в правде, — тихо произнёс Булацель.

— Правда у всех своя, — ответил ему Никольский.