Добивающий удар

— А как вы намерены справляться с министерством внутренних дел и быть при этом военным и морским министром?

— У меня отличные помощники. А к управлению военным министерством мы не можем сейчас допустить никого из старой власти, а из новых лиц доверия нет ни к кому. Ярчайший пример этому — господин Гучков и господин Милюков, которые оба сейчас сидят в тюрьме. Россия ведёт тяжёлую войну уже три года, и в этот тяжёлый час я не могу себе позволить дать нам проиграть.

— Вы будете воевать до победного конца?

— Мы будем воевать, следуя интересам нашего государства, нам нужен мир без аннексий и контрибуций. Мы будем стремиться к этому всеми силами. Страна и народ уже устали от войны, но, к сожалению, мы не можем принять это решение в одностороннем порядке, ведь мы связаны союзом с Англией и Францией. Мы не можем их бросить наедине с Тройственным союзом, это наш долг! В связи с этим, сепаратный мир невозможен, кроме того, нам не нужны Черноморские проливы. Но и безрассудно бросать в бой наших солдат было бы в высшей степени необдуманно.

Потому что победу Революции принесли на своих штыках солдаты, и теперь мы не можем не оправдать их надежд о мире. Но мы должны быть реалистами, господа…

Керенский тщательно подбирал слова, зная, что его речь записывают и быстро разберут на цитаты ведущие газеты всего мира. Глупые заявления о продолжении войны до победного конца отринут от него народные массы. А категорический отказ от продолжения войны насторожит союзников, и они могут принять экстренные меры самого различного характера и свойства.

А возможности для этого у них были. С недавних пор Керенский подозревал, что на морячков очень сильно влияют заокеанские друзья, но не САСШ. Помилуй Бог! Нет, есть такой остров, и люди там есть, очень хитрые и циничные люди, вспоминающие свою страну всегда с некой приставкой — старая и добрая… А ведь доброй эта страна не была никогда!

— Надеюсь, господа, я ответил на все ваши вопросы.

— Нет, не на все! — начали кричать отовсюду, и снова защёлкали магнитные вспышки, подсвечивая фотографирование.

— А как ваша личная жизнь? Вы развелись, и ваша семья уже уехала за границу?

— Да, действительно, я разведён. Это весьма прискорбно, но это цена, чтобы быть «Вождём революции»!

— И у вас нет сейчас никого взамен?

— Никого, кроме самой Революции. Я женат только на ней… Простите, господа, но я не готов отвечать на личные вопросы и считаю это неуместным, особенно сейчас. Ведь я не принадлежу себе, я принадлежу нашему государству. Конференция окончена, господа. Вы свободны.

В третий раз защёлкали фотоаппараты, а в блокноты усиленно записывалось всё подряд. Керенский вышел из-за стола и направился на выход, остальные потянулись вслед за ним. Так и промолчавшие всю конференцию, Шингарёв и Коновалов стали обмениваться яростными репликами.

Кто-то из журналистов остановился рядом с ними, внимательно прислушиваясь к происходящему разговору. Князь Львов тяжело встал и, отчасти хмурясь, а отчасти радуясь, покряхтел на выход. Терещенко с невозмутимым видом встал вслед за Керенским и быстро последовал за ним. Догнав Керенского этажом ниже, он остановил его и спросил.

— Александр Фёдорович, вы не могли бы объясниться? Я ведь не просил вас назначать меня обер-прокурором. Мне не нужна эта должность.

Керенский обернулся, оглянувшись вокруг, рядом никого не было, кроме охраны. Дав ей знак не пропускать никого к ним, он ответил.

— Я понимаю, но на должности министра финансов вы не справляетесь никоим образом. Кем вы тогда хотите стать в правительстве? Министром образования?

— Нет, не надо передёргивать, Александр. Я готов стать министром иностранных дел.

Керенский задумался, ему абсолютно не был нужен Терещенко, который не понятно, как и зачем попал в правительство. Но дело в том, что Керенский уже решил для себя, что это правительство продержится от силы месяц, пока он окончательно не укрепит свои позиции, и тогда нужно будет его менять кардинально, а пока, а пока можно.

В конце концов, ведь можно министра послать в Англию и даже дальше, в Америку. За время его плавания туда и обратно пройдёт месяц, и он больше не станет нужен, да, собственно, ничего и не решит.

— Хорошо, я согласен. Быть вам министром иностранных дел, если вы так хотите. Я уж, простите, не видел вам смысла оставаться министром финансов, а обер-прокурор — нейтральная должность, и она бы вам подошла, так как я не хотел бы убирать вас из правительства.

— Благодарю, — слегка наклонил голову Терещенко. — А что будет с должностью обер-прокурора?

— Что будет? Да ничего не будет, я её упраздню. Церковь, насколько я понял, хочет отделиться от государства и создать патриархат. Вот и пусть создаёт. Государство больше не будет вмешиваться в её жизнь и даже снимет с неё такие функции, как регистрация браков, умерших и родившихся. Подобный учёт надо возложить на новые государственные органы. Не знаю ещё на какие, но мы возложим, не сомневайтесь.

— Я и не сомневаюсь, — спокойно сказал Терещенко, — после вашего броска с пистолетом я больше ничему в вас не удивляюсь, спасибо за предложение.