До встречи в Бомбее

В 5-м королевском встречать наступление 1916 года осталась добрая половина пациентов. Эрнеста среди них не было, а это значило, что можно включить граммофон. Медсестры разрешили петь. Когда грянула традиционная песня «Старая дружба», некоторые ее подхватили. Это были те бойцы, что уже начали потихоньку набирать вес, больше говорить, меньше страдать от ран и про которых Арнольд сказал, что будет обязан признать их годными для дальнейшей службы. Но Джонс молчал. Он молчал не потому, что не знал слов «забыть ли старую любовь», а, наоборот, потому что они были ему слишком хорошо известны. Эти слова прошивали насквозь его сознание, заставляя ныть каждый нерв. В мозгу возникали образы. Он остался глух к Поппи, предложившей ему бокал вина из бузины; он в упор не видел странновато улыбавшуюся ему сестру Литтон. Думая только о записной книжке, он повернулся и побежал через ступеньку вверх по лестнице, чтобы успеть все записать. Слова песни, жара, мозаичный пол, над которым он склонился («Вокзал?» — записал он), и тонкая рука в перчатке, дотронувшаяся до спинки стула на террасе.

— Это хорошо, — сказал Арнольд на следующее утро. — Очень хорошо. Может статься, это будет твой год.

Но чуда не произошло.

Январь сменился февралем. Зима — весной. Весна летом. Со стороны Соммы доносился грохот канонады, и Джонс будто чувствовал отчаяние тех бойцов, что сидели в окопах. Он был измучен, страдал от бессонницы и видел лишь обрывочные бессмысленные сны. Однажды утром в сентябре Поппи пришла, чтобы убрать его постель, хотя он всегда делал это самостоятельно, и глупо засмеялась, заметив, что скоро задаст ему трепку. «И что вы на это скажете, офицер Джонс?» И тогда он вскинулся и закричал, что зовут его не чертовым Джонсом, а она может задавать свою дурацкую трепку столько, сколько ей вздумается.

Он тут же пожалел о своей несдержанности. Мысли о том, чтобы превратиться в капризного пациента, давно вызывали в нем отвращение. Он повернулся, чтобы извиниться. Но, взглянув на Поппи, увидел, что та нисколько не пристыжена, лишь немного порозовела от смущения. Решив, что бойкая девица обойдется без лишнего внимания, он вообще ничего не стал говорить.

Позже в тот же месяц, ко всеобщему ужасу, один за другим покончили с собой двое офицеров. Один из них должен был выписаться из госпиталя и вернуться в окопы.

— Сестра Литтон винит себя, — сказал Арнольд, протирая и без того чистые очки, — но я чувствую, что эта кровь на моих руках.

— В этом нет вашей вины, — произнес Джонс, и его внезапно охватило чувство, что кто-то говорил ему нечто похожее раньше.

— Есть, — тяжело вздохнул Арнольд. — Как бы то ни было, я отослал сестру Литтон. Небольшой отпуск…

Как раз в ее отсутствие в госпитале побывала пропащая жена Эрнеста. Большую часть времени, что она провела с Эрнестом, Джонс сидел у себя в комнате. Присутствие этой женщины не особо его заботило, и он увидел ее лишь мельком, когда пробегал в гостиную, а она торопливо шла прочь в сопровождении Поппи. Джонс обернулся ей вслед, пристально посмотрел на темные волосы, напудренное острое личико и нахмурился, не понимая, что заставило его посмотреть на нее дважды.

Потом он услышал, как Эрнест рыдает в кресле. Он сразу же подошел к нему; опять это желание защитить, утешить его. Джонс не придал значения тому, как жена Эрнеста посмотрела в сторону мужа. Он был слишком занят устранением последствий ее визита.

— У-у-умм… — произнес Эрнест.

— Нет, — заверил его Джонс, — умирать не надо. Смертей вокруг и так достаточно.

Постепенно он понял, что жена просила Эрнеста подписать какие-то бланки и разозлилась из-за того, что это у него не получилось. А Джонс разозлился на Поппи, что та позволила жене Эрнеста подойти к нему в отсутствие Арнольда и сама не вмешалась раньше.

Позже он высказал ей все это.

— Что вы себе думаете? Неужели вы не видите, как он плакал?

— А вы где были? — спросила она. — Писали свое очередное письмо?

— Какого черта! Откуда вы знаете о моих письмах?

Поппи уставилась на Джонса и молча покусывала щеки, сдерживая не то слезы, не то улыбку. Точно понять он не смог. К тому же теперь ему до нее было еще меньше дела.

— Что, нечего сказать? — сказал он.

— Так же, как и вам, — парировала она.

Может, она шутила?

Он не спросил.

— Держитесь подальше от моих вещей, — бросил Джонс и отвернулся.

Об этом досадном происшествии он не написал в записной книжке ни строчки. Он знал, что и так отлично его запомнит.

В конце концов, не за настоящее он боролся.

А только за прошлое. Только за него.